Поброди, мой друг, со мной,
В том и есть мой долг бродяжий
И богам ответ земной.
И стопой своей ступая
За твоей стопою вслед,
Глад души я утоляю,
Избывая мрачный бред.
По твердыням Горменгаста, –
О мечта моей мечты! –
Грусть со мною бродит часто,
Раз со мной не бродишь ты.
Я бродил по темным склепам
В мрачном Северном крыле
И жемчужниц створки слепо
Растворялись в вышней мгле,
Сонмы страхов злых, бесплодных
Следом крались вновь и вновь,
В заливных лугах холодных
Я бродил, моя любовь,
По гранитам Горменгаста, –
Ясный свет моей мечты! –
Грусть со мною бродит часто,
Раз со мной не бродишь ты.
Я бродил в пустых альковах,
Я вдыхал династий прах,
Я бродил в стволах древесных
И в подземных погребах.
Поздних путников пугала
Тень моя, скользя, как дым,
Вдоль холодного портала,
По ступеням винтовым.
Внемлешь поступь Горменгаста?
Внемли зов моей мечты!
Грусть со мною бродит часто,
Раз со мной не бродишь ты.
Поброди со мной, прошу я!
Обсудить нам предстоит
То, на что Он указует,
Но о чем не говорит.
Дивный свет в моем сознанье
Меркнет в одинокий час,
Мрачен образ мирозданья,
Если нет в нем вместе нас.
Средь величья Горменгаста –
Яркий луч моей мечты! –
Грусть со мной бродит часто,
Раз со мной не бродишь ты.
Под конец второй строфы Стирпайк перестал вслушиваться в слова, поскольку у него, понявшего, что жуткая голова этого человека не отражает его характера, возникла мысль как-то уведомить поэта о своем присутствии и выпросить у него хотя бы еды и воды, если не чего-нибудь сверх того. Пока голос мерно раскачивал воздух, Стирпайк сообразил, что если он внезапно объявится перед поэтом, то, пожалуй, напугает его, поскольку тот определенно полагает, что никого рядом нет. Что же, в таком случае ему остается? Остается слегка пошуметь, предупреждая о своем появлении, а уж затем появиться, и когда отзвучал последний рефрен, Стирпайк негромко кашлянул. Эффект он произвел электрический. Лицо мгновенно обратилось в бездушную, гротескную маску, которую Стирпайк видел в самом начале, и которая при чтении стихов обрела подобие внутренней красоты. Маска получилась еще и раскрашенная, темная краснота, распространяясь от шеи вверх, залила сухую кожу – будто промокательную бумагу окунули одним уголком в красные чернила.
Теперь, после кашелька, Стирпайка холодно буравили два маленьких глаза на замершем в черном окне багровом клину.
Стирпайк встал и через каменный провал поклонился лицу.
Сию минуту онотам было, а миг спустя, – Стирпайк и рта еще раскрыть не успел, – лица уже и не стало. На месте его возник невообразимый сумбур. Самые удивительные предметы стали появляться в окне, начиная с низу и идиотически нагромождаясь, пока их один за другим беспорядочно втискивали в оконницу.
Башня вещей, с боков окаймленная грубым камнем, судорожными рывками доросла до верхнего края окна. Рук, с такой быстротой соорудивших эту безумную груду, Стирпайк не видел. Он видел лишь, как предмет за предметом налезают из темноты один на другой, освещаясь солнцем и занимая свои места в фантастической пагоде. Некоторые, не удержавшись, валились вниз, но лихорадочное заполнение оконницы продолжалось. Темного золота ковер соскользнул и поплыл над бездной, показывая рисунок испода, пока не исчез навсегда в последних провалах теней. Трепеща страницами, рухнули вниз три тяжелые книги, за ними последовал старинный, с высокой спинкою стул, с треском разломившийся далеко внизу.
Стирпайк сжал кулаки, так что ногти вонзились в кожу, – отчасти, чтобы наказать себя за неудачу, отчасти, чтобы не дать себе поблажки в изучении кровельного ландшафта, которое надлежало продолжить, невзирая на разочарование. Оторвав взгляд от окна, он снова начал прочесывать крыши, стены и башни.
Он увидел направо купол, покрытый черным плющом. Он увидел высокую стену, выкрашенную в зеленую с черным клетку. Краска выцвела, стена заросла цепкими травами и сверху донизу ее распорола трещина, шедшая колоссальным пилообразным извивом.
Он увидел дымок, струившийся из дыры в каменных плитах длинной террасы. Он увидел место, в котором гнездились аисты, и изумрудную от ящериц стену.
«ПЛЮЩ И ПЫЛЬ»
Все это он увидел, отыскивая одно и только одно – возможность проникнуть в замок. Он прошел, не забывая о своей слабости, сотней мысленных маршрутов, но каждый вел к пустой, неприступной стене или краю крыши. Он выбирал одно окно за другим, пытаясь подобраться к нему, и всякий раз натыкался на неодолимую преграду. И лишь по прошествии часа путь, который он распутывал взглядом, завершился высоким окном в Западном крыле. Он проделал этот путь еще раз, от места, на котором сидел, до крошечного окошка в стене, и понял, что одолеет его, если достанет сил и если улыбнется удача.
Было уже два часа пополудни, солнце пекло нещадно. Он стянул с себя куртку и, забросив ее за спину, начал, пошатываясь, свое путешествие.