Титус Гроан

Белый грач стоял на спинке изножья, вцепившись в нее когтями и глядя на леди Гроан. Миг-другой пробыв в неподвижности, он, твердо ступая, прошелся по спинке взад-вперед, а после спорхнул на покрывало, к ногам ее светлости, свернул голову назад и зарылся клювом в собственный хвост, при этом перья на его шее, жесткие, как плоеный воротник, встали торчком. Так, поклевывая свой хвост, он продвигался по холмистой постели, пока не оказался в нескольких дюймах от лица ее светлости, и только тогда закинул по-грачиному голову и каркнул.

— Значит, прощения просишь, так? — спросила леди Гроан. — И думаешь, им все и кончится? И не будет больше вопросов о том, где ты таскался, где пролетал три этих долгих недели? Вот, значит, как, господин Альбастр? Хочешь, чтобы я простила тебя во имя нашего прошлого? Явился и трешься своим старым клювом о мою руку? Ну, иди ко мне, мой беленький, иди ко мне, ладно. Иди.

Ворон, сидевший на плече леди Гроан, пробудился и сонно поднял на дюйм-другой эфиопское крыло. Затем уставил неодобрительный взгляд на белого грача. Теперь он проснулся окончательно и стоял с лежащей между его ногами прядью темно-красных волос. Сова, словно заступая на покинутый вороном пост, немедля заснула. Один из скворцов в три медленных шага повернулся клювом к стене. Деряба не шелохнулась, зато замерцала оплывшая свеча и жутковатая тень, отделясь от высокого буфета, поползла по доскам пола, вскарабкалась на кровать и успела докрасться до середины стеганного одеяла, прежде чем пойти тем же путем в отступление, снова свернуться в клубок и задремать под буфетом.

Взгляд леди Гроан возвратился к подрастающей пирамиде свечного сала. Светлые глаза ее то беспощадно впивались в светящийся наплыв, то, казалось, становились незрячими, пустыми, содержащими еле приметный намек на что-то детское в них. Вот так, словно отсутствуя, она глядела на бледную пирамиду, а рука ее между тем, будто бы безотчетно, перебирала перья на груди, голове и горле белого грача.

Некоторое время в комнате стояла полная тишина, затем стук в дверь спальни вырвал леди Гроан из забытья, заставив ее вздрогнуть.

Глаза ее обрели сосредоточенное, напрочь лишенное любви, кошачье выражение.

Птицы встрепенулись, одновременно перепорхнули на изножную спинку и замерли, уравновесясь длинной неровной шеренгой, настороженно повернув головы к двери.

— Кто? — тяжким голосом спросила леди Гроан.

— Это я, госпожа, — донесся дрожащий голосок.

— Кто стучит в мою дверь?

— Это я, с его светлостью, — ответил голосок.

— Что? — крикнула леди Гроан. — Что тебе нужно? Зачем ты стучишься ко мне?

Тот, кто стоял за дверью, нервно возвысил голос и выкрикнул:

— Это я, нянюшка Шлакк. Я, госпожа моя, нянюшка Шлакк.

— Что тебе нужно? — устраиваясь поудобней, повторила ее светлость.

— Я с его светлостью, чтобы вы посмотрели, — прокричала, уже не так испуганно, нянюшка Шлакк.

— Ах, вот оно что, вот как? Еще и с его светлостью. Так ты хочешь войти, что ли? С его светлостью, — на миг наступило молчание. — А зачем? Зачем ты его привела?

— Чтобы вы посмотрели, если хотите, моя госпожа, — ответила нянюшка Шлакк. — Он только что искупался.

Леди Гроан, окончательно обмякнув, утонула в подушках.

— А, это ты о новом? — пробормотала она.

— Можно мне войти? — крикнула нянюшка Шлакк.

— Да, и поторопись! Пошевеливайся! Хватит скрестись у моей двери. Чего ты там дожидаешься?

Скрежет дверной ручки поверг в оцепенение выстроившихся на спинке кровати птиц, но едва дверь растворилась, как они все разом взвились в воздух и сгинули, продравшись одна за другой сквозь неподатливые листья, забившие маленькое оконце.

Золотое колечко для Титуса

Вошла нянюшка Шлакк, неся на руках наследника многих миль каменного, скрепленного известковым раствором хаоса, Кремнистой Башни и затянутых ряской рвов, острых гор и лимонно-зеленой реки, из которой через дюжину лет Титусу предстояло выуживать уродливых рыб, также принадлежащих ему по праву наследования.

Она поднесла малыша к кровати и повернула маленьким личиком к матери, взглянувшей сквозь него и сказавшей:

— Где этот доктор? Где Прюнскваллор? Положи младенца и открой дверь.

Нянюшка Шлакк подчинилась, и едва она повернулась спиной к кровати, леди Гроан склонилась к ребенку, вглядываясь в него. Маленькие глазки туманил сон, отблеск свечей играл на лысой головке, вылепливая череп из передвижных теней.

— М-м, — сказала леди Гроан, — и что я, по-твоему, должна с ним делать?

Нянюшка Шлакк, совсем седая и старая, с глазками в красных ободах век, никогда особой сообразительностью не отличалась, и потому смогла в ответ лишь бессмысленно вытаращиться на госпожу.

— Он искупался, — сказала она наконец. — Только что искупался, да благословят небеса душу его маленькой светлости.

— О чем это ты? — спросила леди Гроан.

Вместо ответа старая нянька проворно подхватила младенца и принялась нежно баюкать его.

— Прюнскваллор здесь? — повторила леди Гроан.