Тюрьма мертвых

«Ты серьезно?»

– Вернусь к нормальной жизни, вернусь к…

– Алине? Вы же разговаривали с ней. По-моему, она прекрасно справляется без вас.

– Да пош… Это все из-за вас!

– Из-за нас? Ваша жена сама сделала свой выбор. Она недолго оплакивала свою потерю, и мы тут уже ни при чем.

Его слова резали по сердцу тупым лезвием. Я чувствовал, как щиплет нос от вновь подступающих слез, но плакать больше не собирался, тем более при нем.

– Тогда я просто вернусь к нормальной жизни.

– И кем вы будете? Вас больше нет в этом мире.

– Чего-чего?

– Видите ли, по правилам тюрьмы, вся информация о человеке, подписавшем контракт, уничтожается. Его имя, история, вся его прошлая жизнь, как и он сам, исчезают.

– Да вы издеваетесь?

– Это было в вашем контракте, где-то ближе к концу.

– Плевать! Я просто пойду и объясню всем, что я жив и со мной все в порядке, документы восстановить не сложно.

– Вы мертвы, ваше тело присыпано землей на городском кладбище. Нельзя просто взять и восстать из мертвых, вам этого просто не позволят.

– Да что же это такое? Хотите сказать, у меня нет выбора? – Желание убить его куда-то исчезло, вернулось старое доброе желание бежать. Уносить ноги подальше от этого человека.

«Они не оставят меня в покое никогда».

– Ну почему же, выбор есть всегда. Можете попробовать жить в социуме как его самая последняя ступень. Спать где придется, питаться чем придется. Большего, увы, вам достичь не удастся.

Он помолчал, дав мне переварить эту фразу, а затем продолжил:

– Или можете стать кем-то очень значимым. Куда важнее, чем до того момента, как попали к нам. Решать вам.

Он встал со стула и шагнул к выходу. Сейчас был тот самый момент, чтобы напасть, размозжить череп этому ублюдку. Но запал куда-то выветрился вместе со всем стремлением к жизни.

«Я ни за что не вернусь, а они никогда не отстанут от меня. Видимо, у меня действительно нет выбора».

Я измерил шагами комнату, дочитал до конца газету, вытащил все соринки из глаз.

«Почему у меня до сих пор не взяли анализы?»

Мой взгляд то и дело возвращался к стулу, где недавно сидел инженер. Сейчас на его месте лежала роковая стопка бумажек. Я не подходил к ней ближе чем на метр, опасливо отводя взгляд, чтобы не увидеть написанного, будто буквы могли отравить меня или заразить смертельной болезнью.

«Тюрьмы для мертвых строят живые», – эти слова не выходили у меня из головы.

Я нужен им, пока жив. Рука сама скользнула по кровати и вытащила простыню. Вторая рука помогла разорвать ткань и скрутить в прочный канат. Все, что происходило в следующую минуту, было окутано туманом, но туман не расползался по комнате и не оставался влажной пленкой на коже. Он был лишь в моей голове. Люстр в палатах не бывает, но под потолком встречаются старые трубы отопления, которые при замене на новые почему-то иногда не срезают.

«Тюремный договор работает, если ты находишься в тюрьме», – заевшей пластинкой крутились в голове слова.

«Они ничего мне не сделают, их долбаный договор здесь бессилен».

Взяв стул за спинку, я понес его к стене, полный уверенности в своих действиях. Нескрепленный договор соскользнул, и листки с текстом, подхваченные потоком воздуха, закрутились, а затем медленно, качаясь на невидимых волнах, опустились на пол возле кровати.

Я никогда раньше не делал удавок, поэтому просто обернул простынью несколько раз вокруг шеи, а другой конец затянул потуже, как только смог, на трубе.

«Может, все-таки имеет смысл попробовать поговорить с Алиной?»

Перед глазами мелькал образ жены, почему-то она смотрела на меня зареванными глазами и уставшая. Такой она встретила меня в последний раз.

«Я ведь даже не попытался. Хотя какой смысл? Она не бросит свою семью. Алина всегда говорила о том, что хочет ребенка, а я… Я ведь мог быть отцом этого малыша, мог бы играть с ним в какую-нибудь скучную ерунду, ходить на эти дурацкие прогулки, торчать в душных больницах с кучей других ревущих молокососов, вытирать ему сопли в магазинах. Теперь это не кажется таким противным, не кажется глупым, как раньше. Алина всегда мечтала об этом, намекала, а я лишь делал вид, что не слушаю, и менял тему. Какой же я был тупой…»

В воздухе еще висел аромат лекарств, перемешанный с запахом остывающего пота и еще чего-то очень знакомого. Я вдыхал полной грудью, чтобы распознать этот запах, но не мог.

«Перед смертью не надышишься», – прозвучал в голове голос какого-то литературного героя.

Я закрыл глаза на миг, как делал всегда, собираясь совершить что-то необычайно рисковое, то, в чем не уверен до конца. Подогнув ноги, я услышал, как, натягиваясь, заскрипела веревка, но не оборвалась. Запах.

«Они никогда не оставят меня в покое, каждый мой шаг, каждое мое слово у них на контроле, но не моя жизнь, хрена с два! Я сам решаю за себя, сам!»

Наконец, чувствуя, что могу полностью доверить скрученной ткани такой ответственный момент, я толкнул ногами стул, чтобы у меня не было возможности передумать. Стул с грохотом ударился о пол, и этот предсмертный стук отозвался эхом где-то в сердце. Запах.