Тюрьма

Я просыпаюсь в десять, взвинченный и неожиданно до смерти голодный, я понимаю, что решился на большую авантюру. Я возвращаюсь в парк, осматриваю витрину магазина, вижу, что в этом гастрономе выключен свет. Улица пустынна, и я иду, никем не замеченный, по аллее, обхожу вокруг и подбираюсь к черному ходу, встаю на старый холодильник и выбиваю маленькое оконное стекло, открываю окно и подтягиваюсь, чтобы влезть вовнутрь. И вот я уже в магазине, я медлю, жду, пока глаза привыкнут к темноте, тусклый свет сочится с улицы, освещая металлические подставки и полки. Мне некуда торопиться, наверху располагается туристическое агентство, значит, владелец живет не в этом доме. У меня уйма времени для того, чтобы выбрать все, что захочется. Об этом мечтают маленькие мальчики, об этом мечтают заключенные, и солдаты на войне, и потерявшиеся в горах, и путешествующие по пустыне, и те, кто на сафари. Это просто налет на магазин, лучшее, что я мог придумать, пусть владелец расплатится за излишнюю грубость.

Я не могу вспомнить, когда в последний раз ел шоколад, и я протягиваю руку и хватаю коробку, разворачиваю целлофан и открываю этот сундук с драгоценностями, выбираю шоколадку с клубничными сливками и кладу ее в рот, жду, пока она расплавится и просочится фруктовая начинка, непередаваемый вкус, с этим не сравнится никакой рис с бобами. Рождество наступило рано, и я выбираю трюфель и конфету с фундуком, жую на ходу, направляюсь к прилавку с винами и наугад хватаю бутылку, оглядываюсь в поисках открывалки, обнаруживаю ее на кассе, вытаскиваю пробку и беру из коробки стакан, наливаю себе вина. Я пью за жизнь, я готовлю себе ужин на подвернувшемся под руку китайском блюде. Я разворачиваю нарезку с сыром, вываливаю оливки и режу хлеб, он все еще мягкий, для разнообразия я режу его на разные по размеру куски. Самые сочные в мире помидоры продаются здесь по специальной цене, и я беру три штуки, нарезаю красный лук, открываю банку с соленым арахисом и принимаюсь за лакомства, из которых я вырос, вкус детства, я хватаю пакет с хрустящим картофелем, из холодильника достаю банку «Кока-колы», беру несколько имбирных печений; и моя тарелка уже полна, и я сажусь на стул в дальнем углу магазина и быстро ем, жадно набиваю рот, забыв о хороших манерах. Вкус великолепный, и я вспоминаю, что кушать нужно сосредоточенно, и я начинаю тщательно жевать каждый кусок. Я допиваю стакан вина и рассматриваю свои выпачканные в еде пальцы, вытираю их об потолок.

Я наелся до отвала, но решаю немного подождать, пока не проголодаюсь снова. Такой шанс дается раз в жизни, и я должен совершить правосудие. То же самое со всеми этими все-что-ты-можешь-съесть, и нет разницы, шведский стол ли это в Америке или индийское тхали, это натура обычного человека — съесть столько, сколько влезет. И все за бесплатно, и владелец даже не заметит этого, и мне жаль его за то, что его жена и его лоботрясы так грубо с ним обращаются, но плевать, пошел он на хуй, он не должен был хамить мне только потому, что он чувствует себя размазней. Отчасти ему повезло, потому что он нахамил мне, а не какому-нибудь суровому парню. Такой вытащил бы его за шкирку из-за кассы и разбрызгал бы его кровь по этому драгоценному мрамору. А я всего лишь съел немного его продуктов, компенсирую то, за что я платил. Это оправданный подход, и потому мне радостно, и во рту надолго остается привкус этих оливок; и через полчаса я отправляюсь за второй партией еды, накладываю на тарелку огромную порцию салата из макарон, картофельный салат, беру полпирога и пригоршню орехов, перемешанных с изюмом; и рот наполняется слюной, и я тороплюсь на свое место, и там я совершаю ту же процедуру, дотягиваюсь до бутылки с вином и наливаю второй стакан, замечаю холодильник, забитый бутылками с холодным пивом, и забираю пять бутылок, открываю одну; я наверху блаженства, я перемешиваю макароны с картофелем, я отдыхаю и ем, и время идет, и внутренний голосок нашептывает, что надо сваливать, но я говорю: «Заткнись», и продолжаю пиршество.