Но вернемся к «осени» Тютчева и Пушкина. Написанные почти в одно время, эти стихотворения оба долго лежали в столе. Тютчевское появилось в печати в 1840-м, пушкинское — в 1841 году. И, несмотря на глубокие различия между ними, эти стихотворения — все же еще одна встреча Тютчева и Пушкина.
Впрочем, никак невозможно оспорить, что в великом царстве русской Поэзии встреча Тютчева и Пушкина состоялась в полной мере, — хотя поэты так и не увиделись…
…Тютчев приехал в Петербург в мае 1837 года. 11 июня он пишет Вяземскому: «Благоволите, князь, простить меня за то, что, не имея положительно никаких
Таким образом, Тютчев усматривает
Но ничего странного в этом нет. Ближайший друг Пушкина Петр Вяземский не раз повторял в своих многочисленных письмах о гибели поэта: «Эта история, окутанная столькими тайнами, даже для тех, которые наблюдали за ней вблизи». Или в другом письме: «Многое осталось в этом деле темным и таинственным для нас самих». Тютчев, который именно в то время сдружился с Вяземским, конечно же подробно обсуждал с ним эту темную историю.
К сожалению, и до сего дня большинство людей — в том числе даже и людей начитанных — имеют об этой истории примитивное, ложное и в конечном счете даже оскорбительное для памяти Пушкина представление.
В одном из наиболее серьезных размышлений об истории гибели поэта, статье «Погибельное счастье» (1977), известный исследователь творчества Пушкина и Тютчева Д. Д. Благой говорит, что в популярных сочинениях «национальная трагедия превратилась… в довольно-таки банальную семейную драму: муж, молоденькая красавица жена и разрушитель семейного очага, модный красавец кавалергард».
С этой точки зрения начало стихотворения Тютчева — «Из чьей руки…?» — звучит, разумеется, странно и непонятно. А между тем в истории последних месяцев жизни поэта был, пожалуй, только один день, который давал повод представлять себе историю его гибели в таком «банальном» виде. 4 ноября 1836 года Пушкин и несколько его друзей получили так называемый «диплом», клеветнически объявлявший об измене его жены. А поскольку Дантес уже давно преследовал Наталью Николаевну своими ухаживаниями, Пушкин тут же — явно «сгоряча» — послал ему вызов на дуэль. Однако, когда на следующее утро к поэту заявился насмерть перепуганный «приемный отец» Дантеса голландский посланник Геккерн, Пушкин без всяких споров согласился отсрочить дуэль на сутки; на другой день Геккерн примчался снова «со слезами на глазах», дуэль была отсрочена уже на целых две недели, а затем, еще до истечения срока, 17 ноября, отменена совсем.
И причина была явно не только и не просто в том, что Дантес, спасаясь от громкого скандала и смертельной угрозы, решился вступить в брак с сестрой Натальи Николаевны Екатериной. Это «решение» прежде всего, так сказать, развязало руки Пушкину, дав ему возможность без какого-либо ущерба для его чести отказаться от своего собственного поспешного вызова. И, беря обратно этот вызов (17 ноября), поэт счел возможным признать и устно, и письменно, что Дантес вел себя как «благородный» и «честный» человек; позднее, в конце декабря, сообщая в письме своему отцу о предстоящей свадьбе Дантеса, Пушкин назвал его «добрым малым».
И у нас нет никаких оснований считать эти суждения поэта вопиюще неискренними. Конечно же Пушкин видел в Дантесе (и совершенно справедливо) заурядного и пошлого юнца. Но он не видел в нем некоего своего «рокового» врага. Дантес вообще был в его глазах лишь послушным исполнителем воли Геккерна, которому поэт писал: «Всем поведением этого юнца руководили вы».
Стоит еще раз повторить, что, понимая гибель Пушкина как результат «рокового столкновения» с двадцатичетырехлетним красавчиком, мы недопустимо принижаем облик поэта. А между тем такого рода представление настолько въелось в сознание многих людей, что они нередко буквально перестают видеть реальный ход событий: так, им кажется, что Пушкин позднее будто бы вызвал Дантеса на дуэль во второй раз, в то время как на деле 25 января 1837 года он послал не вызов Дантесу, а крайне оскорбительное письмо Геккерну, который на этот раз побудил своего «приемного сына» вызвать Пушкина к барьеру.