Тьма императора

На губах главного дознавателя появилась слабая усмешка. Арен предупреждал его, что будет кое о чем спрашивать, но о чем именно, не упоминал. Впрочем, император не сомневался, что Гектор догадался и сам.

– О каком участии идет речь, ваше величество? Участие вашей аньян ограничивается тем, что она принесла во дворец четыре коробки конфет.

– Четыре? – удивилась Виктория.

– Четыре, – кивнул Дайд. – Одну она принесла себе.

– Так… – Жена запнулась, но все же продолжила: – София не могла сама отравить эти конфеты? А потом отдать Агате с Алексом?

Гектор смотрел на Викторию совершенно бесстрастно, но Арен, ощущая его эмоции, чувствовал, что главному дознавателю смешно.

– Зачем, ваше величество? У любого преступника должен быть мотив. Я не вижу у айлы Тали ни одного мо…

– Ну, например, она может желать избавиться от меня и моих детей, чтобы самой выйти замуж за Арена, – выпалила Виктория, и император почувствовал, как Гектор полыхнул сначала откровенным изумлением, а затем – откровенным весельем.

– Простите, ваше величество, эту версию я не рассматривал. Но мы можем сделать это сейчас вместе с вами. Допустим, айла Тали действительно… мм… желает выйти замуж за императора. – Губы Гектора дрогнули, но он удержался от улыбки. – Главный фактор, который мешает ей это сделать, не считая того факта, что она нетитулованная, – наличие у императора жены. В таком случае ей достаточно отравить вас. Зачем усложнять себе цель, начиная с детей?

Виктория молчала, пребывая в смятенных чувствах.

– Ну и… Простите, ваше величество… Положение любовницы может быть куда выгоднее, чем положение жены. Уж вы-то с вашими обязанностями постоянно посещать светские мероприятия должны это понимать. У айлы Тали не было никакого резона травить вашу дочь. Это однозначно.

– Вы уверены? – спросила Виктория беспомощно, и Дайд все же улыбнулся.

– Абсолютно, ваше величество.

– Благодарю, Гектор, – произнес Арен. – Теперь можешь идти. Собери все, что выяснил, и утром ко мне на доклад. В девять тридцать.

– Да, ваше величество.

Когда главный дознаватель вышел, император вновь обратился к жене:

– Вик, мы сейчас вернемся в детскую. Освободим Софию и уложим детей как обычно. Я тебя прошу, держи себя в руках. Ты ведь слышала Гектора? Или ему ты тоже не веришь?

– Верю, – буркнула Виктория, отводя взгляд. – Не волнуйся. Я все сделаю правильно.

– Я надеюсь.

На этот раз все прошло хорошо – они спокойно отпустили Софию до утра и уложили детей спать. Агата и Александр очень обрадовались, увидев мать, полезли обниматься, и через несколько минут из Виктории постепенно ушло все раздражение. Она целовала обоих, особенно Агату, и волны эмоций от нее шли приятные, ласковые, только чуть-чуть тревожные. Но в их ситуации это было нормально.

Несмотря на то что после появления в детской Виктории наследники оживились, уснули они быстро. И Арен, запечатав проход в комнату Софии своей родовой магией, чтобы никто не мог оттуда проникнуть, взял жену на руки и шагнул в камин.

В покоях Виктории, поставив супругу на пол, Арен произнес:

– Я пойду к себе, Вик.

Она почему-то держалась за его рубашку, никак не выпускала ткань из рук, и император, прислушавшись к эмоциям, уловил смятение, беспокойство, а еще, к его удивлению, капельку нежности. Наверное, осталась после посещения детской.

– Ты… придешь потом? – выдохнула Виктория, посмотрев на его губы, и Арен сразу понял, чего она хочет.

Конечно, следовало прийти. Но это было выше его сил.

– Нет.

– Арен… – Она прижалась крепче, провела ладонями по его груди, и волны страсти стали резче, сильнее. – Ты… сердишься?

– Нет. Вик, я просто хочу побыть один. В своей комнате. Сегодня был тяжелый день.

– Тебе плохо со мной, да? – произнесла она жалобно. – Лучше одному, чем со мной?

По правде говоря, так и было. Но разве он мог это сказать?

– Нет. Но сейчас я хочу побыть в одиночестве.

Арен прекрасно понимал, что нужно остаться здесь, в комнате Виктории, и сделать все, чтобы она была довольна. Да, нужно.

Но он этого не хотел.

– Арен…

– Завтра, Вик. – Он аккуратно отстранился. – Все завтра. Спокойной ночи.

И он, коснувшись губ жены коротким поцелуем, зашел в камин.

Несколько мгновений император стоял в пламени, закрыв глаза и пытаясь унять гнев.

Не на жену – на того, кто пытался убить его дочь. Только сейчас, простившись с Викторией, Арен отпустил собственные эмоции. Он держал себя в кулаке весь день, боялся сорваться и кого-нибудь напугать, зная, что, если перестанет контролировать свои чувства, действительно может причинить вред.

Он хорошо помнил, как Аарон, однажды поссорившись с отцом, сжег собственную комнату и чуть не убил нескольких слуг. Арену тогда было восемь, и именно он остановил брата, погасив его огонь.

Интересно… может, тогда Аарон и возненавидел его? Взрослый парень с амбициями, которого остановил мальчишка – наверное, это был огромный удар по его самолюбию.

Сам Арен никогда и ничего не сжигал под влиянием эмоций. Если не считать Аарона. Но даже тогда он руководствовался больше рассудком, нежели чувствами.