Тьма на ладони

— Ну, можно и так посмотреть, — усмехнулся он. — Спорить не буду. Каждый со своей совестью разбирается сам.

— Однако надо признать: твой рассказ меня поразил. Здорово же ты все разнюхал!

— В последнее время эта тема становилась все горячей. Сам Тадокоро, хоть и скрывал от меня, постоянно по своим каналам что-то раскапывал…

— Да уж ясно что! Эффективность — она и в сортире эффект приносить должна. Небось выстраивал себе защиту на случай, если Исидзаки все-таки арестуют?

— Насколько я слышал, так и было. Только это проблема не эффективности, а грамотного управления. Сам подумай, что будет с компанией, окажись ее президент за решеткой?

— Ай, брось! Эту компанию и так уже лихорадит хуже некуда. Такие сцены разыгрываются — в кино ходить не надо…

Я рассказал ему в двух словах о том, что случилось сегодня в рекламном отделе. Какисима вздохнул.

— Вон как? Тот самый Санада?.. — пробормотал он.

— И по всей компании таких разборок чем дальше, тем больше. Ни в чем не повинные люди страдают почем зря. И это, по-твоему, не проблема грамотного управления?

— Послушай, Хориэ! — Какисима вдруг посерьезнел и заглянул мне прямо в глаза. — Я, вообще-то, и сам людьми управляю. Пускай и не на самом верху. И худо ли бедно, свою ответственность на загривке тащу. Так вот, скажу тебе прямо: огромная куча нынешних проблем уходит корнями в те времена, когда Исидзаки был генеральным. И если не выкорчевать их, как старые пни, — ничего не изменится… Конечно, Исидзаки был замечательный человек, его было за что уважать. Но даже такие люди допускают ошибки. А его ошибка была непоправима. Я понимаю, что вляпался он во все это не из дурных побуждений. Скорее всего, кто-то умело сыграл на его личных слабостях, вот и все. Но факты — суровая штука. Этот человек умер. А компания отчаянно ищет способ остаться в живых. И ни о чем больше думать ей нет никакого смысла. Я тебе выложил практически все, что знаю. И потому хочу очень серьезно тебя попросить. Давай ты перестанешь ковыряться в мотивах его самоубийства? В компании это уже никого не интересует.

— Так вот о чем ты хотел со мной поговорить?

— Именно. Твое частное расследование никому на пользу не пойдет и ничего, кроме негативной реакции, уже не вызовет. Все думают о будущем, а не о прошлом. Дело закрыто. Если пользоваться твоими словами — «кое-кто уже расплатился по счету сполна». Я же прошу об этом именно потому, что желаю тебе уйти на заслуженный отдых без лишних забот и проблем…

— А если я откажусь?

— Откажешься? Я кивнул.

Он уставился на меня растерянно, как ребенок.

— Но почему?

— Во-первых, ты говоришь, что Исидзаки — старый пень. Но в те годы, в эпоху «разбухшего пузыря», все вокруг и думали, и действовали точно так же! Никаких других форм жизни просто не существовало… Во-вторых, ты забываешь, что с тех пор, как Тадокоро стал гендиректором, прошло уже много лет. Так что сваливать всю вину за кризис управления на Исидзаки было бы слишком глупо… И в-третьих — я не ослышался? — ты выложил мне практически все, что знаешь. Значит, еще не все?

Он вздохнул:

— Ну, хорошо. Слушай еще кое-что. Нынешний гендиректор тоже много чего возьмет на себя. И скоро уйдет в отставку. Хотя сказать «его уйдут» будет, пожалуй, точнее. «Банк Нидзё» собирается навязать нам новую должность — заместителя генерального директора. И посадить на нее своего человека. Того, кто станет генеральным после отставки Тадокоро.

Я взглянул на него и лишь тут заметил — его лицо не изменилось ни на йоту, но погасли глаза. В них больше не горел огонек будущего гендиректора.

— И что же будет? Банковская ревизия? — выпалил я не задумываясь.

— Обсуждается. Как один из вариантов.

— А какие еще варианты?

— Этого я не могу рассказать, хоть убей. Войди в мое положение! Я и так тебе уже практически — то есть вообще практически — все, что мог, рассказал. Ну, как? Теперь выполнишь мою просьбу?

— Ладно… Будь по-твоему. Он натянуто рассмеялся:

— Ну врешь же!

Теперь уже рассмеялся и я:

— А ты почем знаешь?

— Слишком давно мы знакомы.

— Ладно, — сказал я тогда. — Давай поступим так.

— Как?

— Я хочу узнать, из-за чего повесился Исидзаки. Это — мой личный, никого не касающийся интерес. Поэтому я увольняюсь начиная с сегодняшнего числа. И тогда никакие мои действия никого у вас там наверху не заденут. Ты ведь сможешь все уладить с отделом кадров?

— Ответ отрицательный. Отработаешь до конца месяца — потом уйдешь.

— Это еще почему?

— Потому что я тебя терпеть не могу! Такой ответ тебя устроит?

— И это тоже прощальный подарок?

— Он самый…

Я опять взглянул за окно. В душе заворочалось что-то вроде раскаянья. Честный человек выкладывается передо мной практически наизнанку. Я же из того, что знаю, не говорю ему ничего. Почему? С каких пор у меня это началось? Не с той ли беседы наутро после самоубийства, когда я решил не рассказывать ему о видеоролике? И не потому ли, что мозги мои плавились от температуры? Не знаю.