Тьма века сего

— Интересно, — заметил Мартин, войдя в уже пятую по счету и столь же полупустую комнату. — Они связаны только между собой. Насколько я понимаю по тому, что мы видели из коридора, за вот этой стеной находится каведиум[128], и по логике вещей комнаты должны иметь двери, ведущие в него. Но их нет. Только смежные.

— Находясь снаружи, мы были уверены, что здесь нет и окон, — возразил Курт. — Возможно, дверей мы просто не видим… Или обитатели этих комнат попадали в каведиум как-то иначе.

— Урсулы между тем не видно, — заметил стриг тихо. — И даже не знаю, порадоваться этому факту или насторожиться.

— Если она решила вернуться за своим любовником и мы разминулись в лесу — это даже к лучшему, — убежденно сказал Харт. — Тогда мы сможем спокойно покончить с камнем, а когда не станет его — не станет и Предела. Тогда в лагерь мы возвратимся за каких-то два-три часа и, быть может, даже обгоним ее или настигнем на последних шагах.

— Кухня, — сообщил Мартин, раскрывший следующую дверь, и прошел внутрь, оглядывая стены и продолжая держать арбалет наизготовку.

Грегор метнулся за ним следом, прежде чем Курт успел его удержать, и со все тем же восторгом кинулся к стенам, оглядывая огромный очаг, развешанную и расставленную утварь — ковши, лопатки, крюки, жаровни всех размеров, от крохотной, почти с ладонь, до тех, на которых можно было, наверное, зажарить целиком приличного поросенка. Фон Вегерхоф прошел к очагу, присел перед ним, осторожно коснувшись кончиками пальцем горки золы и углей.

— Я бы сказал, что этим пользовались недавно, с неделю назад или около того, — сказал он и, подумав, договорил: — Но в этом месте я ни за что не поручусь.

— Смотрите, вино! — радостно сообщил Грегор от дальней стены. — И солонина! Богом клянусь, настоящая солонина!

— Не вздумай, — строго предупредил Курт, и тот, обиженно наморщившись, отстранился от висящего на стене внушительного сухого ломтя, к которому только что с наслаждением принюхивался:

— Майстер Гессе, я не буду скрывать, что голова у меня идет кругом от всего, что вижу, но я все-таки не окончательно утратил рассудок. Хотя мне и кажется, что вряд ли здешняя пища ядовита…

— Не вздумай, — повторил Харт еще строже, и восторженный исследователь, тяжело вздохнув, отвернулся и двинулся вдоль стены дальше, что-то бормоча и продолжая ощупывать все, до чего мог дотянуться, будто паломник, нежданно-негаданно попавший в хранилище святых реликвий.

— Вряд ли эти запасы принесла сюда Урсула, — сказал стриг, поднявшись и отойдя от очага. — А стало быть, это пища, запасенная владельцами дома, и лично я не возьмусь сказать, как давно это могло быть.

— Как я понял, постигнуть течение времени в этом месте лучше даже и не пытаться, — вздохнул Мартин и, бросив последний взгляд вокруг, направился к следующей двери. — Надеюсь, что с пространством все не настолько плохо, и эти комнаты не окажутся бесконечными или ведущими куда-нибудь в клипот.

— Пресвятая Дева… — ахнул Грегор, когда дверь раскрылась, и Курт схватил его за плечо, не дав вбежать внутрь первым. — Господи! Пустите!

— Чисто, — кивнул Мартин, пройдя внутрь, и освобожденный философ устремился бегом, тут же остановившись посреди комнаты и явно не зная, к какой из стен кинуться первой.

— Логично, — отметил стриг, медленно пройдя следом и, тоже остановившись, оглядел ряды полок. — В таком месте — и без библиотеки?

— Чтоб мне на месте провалиться… — шепотом выдавил Харт. — Господи, дай мне выжить, я должен об этом рассказать!..

Курт вошел последним и тоже встал посреди просторного помещения, осматриваясь. Полки занимали все стены сплошь, от самого пола до потолка, в углу застыла покосившаяся библиотечная лесенка с треснувшим верхним креплением и двумя сломанными перекладинами. Впрочем, пользы от нее в любом случае не было бы никакой — все верхние полки были пусты, как и большинство ниже. Чуть поодаль, у окна, утвердились стол и широкая короткая скамья с тугой плоской подушкой, оба из темного красного дерева, заполированного до стеклянного блеска. Курт приблизился к столу, заваленному листами, и осторожно сдвинул в сторону верхние, убеждаясь, что все они пусты. Листы были соломенно-желтые, жесткие и словно сетчатые на ощупь.

— Как там говорит наш философ — «одуреть»? — тихо сказал Мартин, тоже подойдя к столу. — Это ведь не бумага и не пергамент.

— Папирус, — согласно кивнул Курт. — Я такой видел всего несколько раз, в макаритской библиотеке. Вообще его перестали использовать всего-то лет двести как, но этот… немного не такой. Мягче и при том плотнее. Не новодел.

— О Боже!

На задушенный шепот Харта оба обернулись уже спокойно, понимая, что вряд ли отец семейства падает в раскрывшуюся под ногами ловушку или наткнулся на ядовитую змею.

— «De re publica», — сообщил он, бережно приподняв внушительный свиток. — Издание Аттика, дохристовы времена! Он подлинный, но… почти как новый!