Тьма века сего

Потом станет известно, что оставшиеся снаружи expertus’ы Конгрегации видели уходящего Коссу, но преследовать его не смогли. Станет известно, что в минуту, когда все началось, они успели уловить дрожь в окружающем мире, успели понять, что вот-вот грянет нечто, но что с этим делать, как противостоять, от чего удерживать себя, других — понять было невозможно, да и времени на это не хватило. Станет известно, что успели они лишь связаться друг с другом в цепь и объединить силы, готовясь ко всему сразу, и это, быть может, отчасти помогло удержать сотни вооруженных людей вокруг от фатального неистовства.

Потом станет известно, что не все поддались исступлению, не все впали в безумство. Кто-то забился в угол или прижался к стене, не имея силы разума и воли на то, чтобы покинуть это место или образумить кого-то из собратьев, но сумев не ввергнуться во всеобщее помешательство. Потом они расскажут, что слова всех молитв словно стерлись из памяти, растаяли, как первый снег под солнцем, и разум с трудом возвращал их одно за другим, и отказывался произносить, требуя оставить ненужную суету и отдаться сожалению о своих грехах, и невероятных усилий стоило не слушать разум, а слушать душу. Потом станет известно, что среди иерархов таких нашлось куда меньше, чем среди настоятелей и сопровождавших их монахов. Потом Бруно, не сдержав грешное осуждение, тихо заметит, что это, в общем, логично: большие чины — большие грехи, громче рассудок, молчаливей душа…

Потом станет известно, что рассаженные там и тут expertus’ы тоже не все совладали с собою — двое из них попросту упали замертво, и что творилось в их душах и разуме в последние минуты, узнать было уже невозможно.

Потом станет известно, что те из них, что остались в живых и в себе, выводили, кого могли — точно так же, как отец Альберт, за руки, как детей, порой преодолевая сопротивление, порой нешуточное. Станет известно, что у самых дверей бранденбургский маркграф, сквозь слезы бормочущий о душах, загубленных им в подавлении мятежа, вдруг взбрыкнул и кинулся наземь, от тихого плача перейдя к завываниям и крикам, и слава Богу, что на попытки вытащить его, как куль, за ноги не стал отбиваться, а лишь пытался цепляться за землю скрюченными пальцами. Потом станет известно, что маркграф, придя в себя, засел в снятом им доме, заперся в своей комнате и на робкий зов слуг откликается предосудительными, негодными словами.

Потом станет известно, что кто-то из рядовых монахов, стоящих снаружи склада во время заседания, вошел внутрь. Потом они скажут, что их разум так же пытался исторгнуть из себя слова молитв, а их дух так же норовил погрузиться в пучины ужаса и трепета, и лишь мысль о том, что вокруг люди, чьих сил недоставало даже на то, чтоб осмыслить это, что без помощи они обречены на погибель, придавала сил и оберегала, ограждала.

Потом станет известно, что отец Альберт метался по складу, тщась быть всюду единомоментно, ободряя молящихся, выхватывая из толпы кого придется и буквально вышвыривая их наружу, в руки оставшихся вменяемыми монахов, священников и expertus’ов. Потом те, кто молились внутри склада, расскажут, что слова невзрачного старика гремели, как боевой рог, как труба под Иерихоном, взбадривая дух и придавая сил телу, и разум начинал слушать душу, и вспоминал, что рядом братья, а со всеми — Господня сила…

Потом станет известно, что дьявольская зараза охватила многих и за пределами складов. Станет известно, что отчаяние и безумие прокатилось по всей прилежащей части Констанца, и хотя в прочем городе никто не ощутил этого наваждения — всеобщая паника передалась жителям и гостям, и выплеснулась на улицы, и потекла по ним, сминая и ломая на своем пути всё и всех.

Потом станет известно, что происходящее лишь казалось длящимся не один час. Станет известно, что случилось все за каких-то полчаса, а то и меньше, а потом смятение стало стихать, и безумство сменилось безучастием и изнеможением, и ужас сменился страхом, и улицы замерли, опустели, смолкли, и даже сейчас, к вечеру, так и не ожили.

Потом станет известно, что в панике, от рук человеческих, пало куда больше людей, нежели от сатанинского морока самозваного антихриста. Станет понятно, что город Вселенского Собора останется в истории как место самого крупного массового отпевания после Праги 1397 года.

Потом станет понятно, когда, каким путем и куда ушел Косса…

Потом Бруно будет сидеть за столом, подпирая голову левой рукой, правой держась за стакан с биттером, и время от времени отхлебывать, как воду, не чувствуя вкуса. За окном будут собираться сумерки, отец Альберт застынет напротив, устало навалившись на столешницу локтями и грудью, и молча будет смотреть в пространство между полупустым кувшином и уже пустым стаканом…

— Они не пришли.

Старик не ответил, и даже взгляд к собеседнику поднял не сразу, так и остался сидеть, навалившись на стол.

— Они не пришли, — повторил ректор святого Макария чуть громче и уверенней, и отец Альберт, наконец, с усилием разлепил губы, устало спросив:

— А ты ждал?