То, что имеешь, держи Православие и католицизм в трудах русских святых и церковных мыслителей

США, при всем своеобразии их возникновения и роста, носят на себе отчетливый отпечаток англосаксонского духа — со значительно большим ударением, однако, на начале религиозном. Иммигранты несли сюда дух своей веры, сохранение которого было задачей их жизни. Свобода веры — стала жизненным нервом общежития, которое складывалось в США. Недаром европейская наука государственного права и политических учений восприняла «декларации прав» первоначальных американских общений, как основу самого понятия «личных прав», потом окрепших в т.н. «правовом государстве» западного образца. Свобода исповедовать свою веру — с упразднением всякого вмешательства государственной власти в это личное дело каждого — вот аксиома американского общественного сознания. Первоначально американизм сливался с протестантизмом, в очень широком его понимании, включающем и сектантство. Но постепенно дальнейшая иммиграция внесла радикальные изменения, породив трехзначность американской вероисповедности: «главными» верами оказались еще еврейство и католицизм. Характерным для веры стало направление «деятельное,» прикладное, утилитарное, к земле обращенное и только отраженно воспринимающее небесное содержание веры. Такая вера — дело интимное, никого не касающееся, но вызывающее взаимное уважение и потому охраняемое в своей обособленности. Люди всех вер, однако, соединяются под знаком начинаний, имеющих общественное значение. Удельный вес именно такой направленности интересов всех верующих, кто бы во что ни верил, оказывается при этом так велик, что истинная Вера из интимной ценности превращается легко в нечто второстепенное, побочное, малозначительное, условное, относительное... Порождается некое общее умонастроение, получившее уже полвека назад именование «американской религии».

Вот как определяет эту религию французский писатель Анри Барги в монографии «Религия в обществе Соед. Шт.» (1902 г.): «Все церкви Соед. Шт.: протестантские, католические, еврейские и независимые — имеют нечто общее. Они ближе друг к другу, чем каждая из них со своею Церковью-матерью в Европе, совокупность всех религий Америки образует то, что можно наименовать религией американской». Католический писатель, приводя это суждение, опровергает то, будто американские католики далеки от Рима, но согласен с тем, что они слишком близки к протестантам. Сущность же этой «американской религии,» восходящей к пуританству первых насельников, заключается в отождествлении христианства с гуманитаризмом, который, с одной стороны, слишком много воспринял от юдаизма: это — ожидание общей религии человечества, сливающей в себе все существующие. Практически дух Америки — это терпимость ко всему догматическому, лишь бы достичь солидарности: религия существует для людей, для общества. Единый догмат, это — равнодушие к догматам. Тут всякий спор — одиозен. Филантропия заполняет сознание. Дух евангелизма сочетается с духом рационализма, обособляя чувство,

проникающееся христианством, от разума, который может быть позитивным. Христианство делается «прикладным», общественным. Само учение Христа воспринимается под углом зрения общественных идеалов, в нем заключенных — чисто земных. Олицетворение американской религии можно видеть в некоем «обществе этической культуры,» которая типична для «Церкви без догматов,» какую требует американская религия. Она не учит тому, как умирать, а том, как жить: это — школа практической энергии, которая и является, в глазах реформированного христианства, задачей, содержанием, предметом религии, через усовершенствование человека достигающей усовершенствования общества. Тут либеральное еврейство объединяется с либеральным христианством. «Христианство должно устранить свою схоластику (читай: догму) и сохранить евангелизм (читай: гуманизм): остается милость личности Христа — она обращает евреев. Расширившись до гуманизма, он их гуманизирует: евреи перестают быть евреями храма, а становятся теми, которые следовали за Иисусом вдоль озера». Но «обращение» кого бы то ни было не цель; об этом даже и не думают, значения этому не придают. Цель одна: дело практической жизни, на котором все объединяются. И тут — всем место. Тут — центральная работа Церкви, подлинное содержание ее жизни.