Точка бифуркации

— Это почему же вы его так наказываете?, — Удивленно посмотрел на нее Смит. — Кроме появления господина Пилевича, ночью еще что-то произошло?

— Доброе утро, господа!, — Раздалось у них за спиной. — Я не опоздал?

Часы принялись бить полдень. Станислав Львович был одет в тонкий летний костюм черного цвета. Он подошел и остановился перед одетым в белое Смитом. Оба были примерно одного роста и возраста, худощавые, с благородными лицами, разве что Пилевич выглядел чуть сутулым. Контраст белого и черного бросался в глаза. Проквуст подскочил к ним и представил друг другу, после чего все церемонно расселись за столом.

— Я, кажется, прервал вашу беседу?, — Первым нарушил молчание хозяин номера.

— Да, действительно!, — Смит многозначительно посмотрел на Проквуста. — Георг, я думаю, вам все же следует ответить на мой вопрос. Здесь ведь все свои, как я понимаю?, — Дух коротко взглянул на Пилевича и тот ответил легким поклоном.

Проквуст посмотрел на них, потом улыбнулся.

— Вы знаете, друзья мои, я вдруг только что подумал: самые дорогие и любимые люди сидят передо мной. Со мной нет моих прежних друзей, но жизнь послала мне вас. Это так здорово! Наверное, именно такие моменты и называются счастьем.

— Георг, судя по тому, как недолговечно счастье, — заговорил Пилевич, вы нам сейчас объявите о предстоящей разлуке.

— Вы очень проницательны, Станислав Львович. Да, я сегодня улетаю, если, конечно, мне не приснилось.

И Проквуст подробно рассказал о своих ночных приключениях, упустил только упоминание о Смите. Все слушали, затаив дыхание. К концу рассказа глаза у Елены были круглые и мокрые, Смит сидел с непроницаемым лицом, постукивая неслышно пальцами по столу, а Пилевич то и дело удивленно подергивал головой.

— Выходит, у нас прощальный завтрак?

— Скорее обед, Станислав Львович.

— Совершенно верно, Джон.

— Слушайте, что вы тут реверансы друг перед другом выписываете, ведь Георг меня покидает!

Елена вскочила и, зарыдав, скрылась в спальне. Проквуст дернулся за ней, но Пилевич остановил его, накрыв ладонью его руку.

— Не торопитесь, Георг. — Станислав Львович похлопал его по руке. — Поверьте, ей надо выплакаться, а нам надо поговорить, ведь если вы действительно улетаете, то у нас совсем мало времени. Джон, вы согласны со мной.

— Абсолютно. Что ж, не будем терять драгоценного времени. Как я вижу, господин Пилевич уже весьма осведомлен о том кто вы, Георг, и что вы делали на Земле?

— Да, и я хочу подчеркнуть, что без Станислава Львовича у меня бы ничего не получилось!

— Да, это весомый аргумент. Георг, а о моей миссии вы что-нибудь говорили Станиславу Львовичу?

— Нет, ну, что вы, Смит?!

— Тогда расскажу я сам. Я очень давно живу на Земле. Я рождаюсь человеком, живу, как обычный человек, а потом вдруг вспоминаю и свои прошлые жизни, и свое назначение.

— Назначение?, — Переспросил Пилевич, не удержавшись.

— Да, именно. Мои создатели направили меня сюда в качестве наблюдателя.

— За жизнью землян?

— Нет, Станислав Львович, к сожалению, это в прямые мои обязанности не входит. Ваша цивилизация не представляется мне уникальной, за исключение того, что живет на планете, где очень высока концентрация божественного внимания, или участия, если хотите. Такие моменты я и вылавливаю из текущей истории по мере сил и возможностей.

— Странно. — Пожал плечами Пилевич. — Следить за господом, когда без него и так ничего не происходит, есть ли в этом смысл?

— Есть, Станислав Львович, и еще какой! Вот, Георг… Леночка, мы так рады снова вас видеть! Налить вам вина?

— Лучше воды. — Елена взяла протянутый бокал. — Господа, я больше не буду плакать, продолжайте, пожалуйста.

— Спасибо. Итак, о смысле моей работы. Георг еще по жизни на Ирии ознакомился с теорией божественных коррекций. Именно их следы я и отлавливаю на Земле.

— Джон, а нельзя ли поподробнее, я не совсем понимаю смысл.