Точка бифуркации

Всякий другой месяц, кроме летних, либо начинает четверть, либо заканчивает. Этот – уникален, потому что он посередине третьей четверти, не начинаешь втягиваться в учёбу после каникул и не сдаёшь суматошно все долги. Он безапелляционен – сел и учись. С другой стороны, прожить его можно на расслабоне. Февраль строгий, но не суровый, как и погода в этом месяце. В начале – холодно даже голубям, неохотно слетающимся на рассыпанные старушками крошки хлеба. То есть слетаются, конечно, но лучше бы старушкам накидать крошки на чердаках, где голуби живут, высиживают потомство и отогревают замёрзшие клювы. Не страдают разве что бесшабашные синицы, объедающие голубей, да свиристели, прилетевшие полакомиться урожаем рябины и глядящие с веток на мёрзнущих городских жителей как на слабаков. В последних числах отогревается не только снег, начинающий покрываться тонкой чёрной корочкой и подтаивать по краям тротуаров, но и собаки в будках, лающие теперь гораздо чаще, и коты, внезапным мяуканьем пугающие вечерних пешеходов. Голуби целыми днями вальяжно гуляют среди крошек и своего же обильного помёта, от безделья воркуют и гурчат. Возобновляется подзабытая с декабря капель. Словом, путешествие от зимы до весны за двадцать восемь дней, если год не високосный. Этот был самый обычный.

– Нравятся голуби? – спросила Марина, когда мы гуляли по Цветнополью.

Ну, как гуляли – ходили, держась за руки, по всем четырём улицам. Это очень короткий путь на самом деле. Надо было выбраться куда-нибудь в центр, на Красный проспект или набережную. Или пусть не в центр, а в библиотеку, я обещал сходить туда вместе с Мариной.

– Не очень.

– А кто?

– Ты.

– Нет, из птиц.

– Синицы и свиристели, – ответил я не раздумывая. – Они яркие и красивые.

– А мне воробьи.

– Подожди, сейчас скажу почему, – я сделал вид, будто тяжело задумался. – Потому что они дерзкие. Эй, да ты не такая простая, какой кажешься. Дерзкая девчонка!

– Смешной, – Марина улыбалась, больше глазами, чем губами, но было понятно, что сейчас она про себя хохочет.

– Я думал, тебе нравится тетерев.

– Я думала, тебе нравится птица-носорог.

Бросил в неё куском снега с обочины дороги, прилетела ответка. Я побежал в сторону дома, в котором, кажется, не жили – не было протоптанной во двор тропинки. В палисаднике росла забытая и людьми, и свиристелями калина. Марина отбросила снежок, сняла варежку и сорвала гроздь.

– А калина?

– Нет, калина невкусная, – ответил я. – Обожаю облепиху.

– А мне вкусно, – Марина сунула мёрзлую ягоду в рот, прожевала, выплюнула на ладонь семечко. – Смотри, похоже на сердце.

Действительно семечко калины формой напоминало сердце, как его рисуют в поздравительных открытках.

Я отщипнул от грозди веточку из трёх ягод. Одну отправил в рот. Под тонкой кожицей почувствовал превратившийся в лёд сок. Покатал лёд на языке – подтаяв, он ощущался горьковатым, терпким. Оставшиеся две ягоды поставил на ладони одну на другую, и мне пришла идея.

– Слепим снеговика?

– Снеговика?

– Ну да, снежную бабу или снеговика, с морковкой и руками-палками. Ты говорила, что в этом году хороший урожай морковки. Он будет стоять тут памятником урожаю.

Снег в начале февраля хрупкий и рассыпчатый. Он хорошо пристаёт к перчаткам, однако слепить из него снеговика невозможно. Нужна оттепель, но рядом со мной была дама моего сердца, и обмануть её ожидания было равносильно позору. Я снял шапку и набил туда снега.

– Ты простынешь, – сказала Марина.

– Сейчас мы принесём снег домой, – пояснил я. – А когда он подтает, то слепим снеговичка.

Марина сняла тёмно-синий берет и, хотя я, в свою очередь, запротестовал, тоже набила его снегом. У Марины дома я, сняв перчатки, залез в карман и нашёл там свёрнутый пакет, который мама дала мне, чтобы на обратном пути я купил йогурт. Усмехнулся. Шапку можно было не снимать, обойтись малыми жертвами. С другой стороны, красивый жест, всё такое. Снег мы ссыпали в пакет и поставили возле дивана в коридоре. Отправились на кухню, чтобы подготовить морковку. Нельзя же какую попало использовать для носа. Заодно с морковкой почистили по шесть картофелин, в морозильнике нашлись две котлеты. К приходу с дежурства Валерия Михайловича с кухни распространялся аппетитный обеденный запах.

– У вас с прапорщиком из пакета течёт, – сообщил он.

Конечно же, это вытекал наш неслепленный снеговик. Несформированное тело. Нескатанная голова. Ещё не появившись на свет, он погибал у нас на руках. Мы его теряли, если выражаться сериально.

Выбежали с пакетом в маленький огородик. Я спешно лепил из мягкого водянистого снега продолговатое тело. Посыпал снегом, кричал: «Не умирай!» Марина забежала в дом и вернулась с куртками. «Лепи! Лепи голову!» – орал я.