Точка невозврата

Твердый голос женщины лишь на миг поколебал его решимость, но в следующую секунду он отшвырнул мать в сторону. Я заметила боковым зрением, как она, ударившись головой о стену, тихо ойкнула и медленно осела на пол, а потом он все же ударил меня.

Я даже не пошатнулась, зато моя шея от его мощной пощёчины дернулась в сторону, а из глаз словно искры посыпались. Я только ойкнуть успела, когда он схватил меня за шкирку и вытащил из ванной.

– Отпусти! – я схватилась за его руку и повисла на ней. Вряд ли я могла его остановить, но попытаться стоило, это точно.

– Заткнись, дрянь малолетняя! – рычал он. – Я для чего тебя растил, а? Молчишь? А я тебе отвечу! Уж точно не для того, чтобы ты, как шлюха последняя, раздвигала ноги перед каждым пидарасом.

– Пап, отпусти, – взмолилась я, когда поняла, что ярость затмила его разум, – это не правда, пап.

– Заткнись, говорю! – его голос срывается на хрип. – Оправдываться нужно было тогда, когда я у тебя прямо спросил.

Он со всей дури тряхнул меня за шею так, что у меня затрещали позвонки, и резкая боль отдалась в позвоночнике.

Дверь в свой кабинет он открыл с пинка, а потом затолкнул меня внутрь и закрыл защелку. На моей спине волосы встали дыбом, а тело покрылось испариной. Я перекатилась по полу и заняла позицию возле стены, наблюдая за действиями родителя. А он, словно обезумевший, смотрит на меня горящими глазами, в которых видно, как полыхает адское пламя ярости.

– Пап, – блею, сидя на полу, – пап, я все объясню, дай сказать.

И он дает, только не слово сказать, а первую порцию боли, мгновенно вытащив ремень из пояса брюк. Его первый удар приходится мне через плечо, и я взвываю от боли.

– Давай, кричи, маленькая дрянь. Кричи. Может это из тебя выбьет всю дурь, – он заносит руку, и я хватаюсь за голову обеими руками, закрывая от удара лицо.

Свист в воздухе, и бок охватывает резкая боль.

– Пап, прекрати, – сквозь рыдания прошу его, но это бесполезно.

Я знаю, что лучше снести побои молча, иначе на теле станет на несколько рубцов больше.

Вместо слов еще удар, и я корчусь от боли, закусываю до крови губу, но вскрик сдержать мне не под силу. Снова удар, и я заваливаюсь на бок, потому что отец бьет с одной стороны, и мне кажется, что ремень уже пронизывает кожу и достает до мяса. Упасть бы в обморок, застрять в небытие, только бы не чувствовать всего этого. Не знаю, как так получилось, зачем я открыла, глупая, лицо, но ремень так больно стеганул по груди, что руки непроизвольно скользнули к ней, оставив без защиты самую уязвимую часть тела. То ли отец в ярости не видел, куда бьет, то ли злость застлала ему глаза, но почему-то, как только лицо оказалось открытым, кожаная полоса со свистом опустилась на щеку. Я заревела так неистово, что сама оглохла от собственного крика, а перед глазами встала алая пелена.

– Тварь! – орала я во все горла, не чувствую больше боли, потому что ту боль, что сейчас захлестнула меня, невозможно было ничем перекрыть.

Я кричала и кричала, а потом меня обняли чьи-то руки. Я попыталась оторваться от них, отбрыкивалась, как могла, пока в мой мозг наконец-то не вклинился голос матери. И только спустя несколько минут я поняла, что меня уже гладят, а не бьют. Открыть глаза, открыть глаза, но я боюсь, поэтому, прижавшись к матери, сижу и жмурюсь.

– Он совсем сошел с ума, ирод, голову совсем потерял, – приговаривает она и гладит меня по волосам. – Я же тебе говорила, девочка моя, что все решили бы сами, без него.

Я слушаю ее тихий голос и начинаю успокаиваться. Всхлипов становится меньше, только сердце продолжает долбиться о ребра так сильно, что трудно дышать.

– Мам, – неровным голосом зову ее, – я уйду, слышишь, уду от вас.

– Не горячись, Вика, отец одумается, завтра прощения просить будет. Ты знаешь, он не со зла, планку срывает у него, но ты же сама спровоцировала, в этом есть доля и твоей вины.

Она продолжает убаюкивать меня. И возразить бы ей, вскипеть, но сил нет, только разливающаяся боль по всему телу.

– Пойдем, дочка. Пусть отец, когда очнется, один побудет.

Я наконец-то открываю глаза и первое, что вижу, это тело отца, что, завалившись на бок, лежит на полу.

– Он мертв, мам? – отталкиваю женщину и кидаюсь к родителю. Начинаю шарить по руке, нащупывая пульс. – Чем ты его, мам? – округляю глаза и смотрю ей в лицо.

Она, как ни в чем не бывало, кивает мне на электрошокер, что одиноко лежит в кресле.

– Он убьет тебя за это! – вскидываюсь я, но от резкого движения тело простреливает острая боль под ребрами.

– А ты считаешь, мне нужно было позволить ему забить тебя? – она смотрит на меня твердым взглядом, и я понимаю, что если бы мы в доме не держали этой вещицы, то мать была бы способна на многое. Так что отцу повезло еще.

Родительница проводила меня до спальни и помогла лечь в кровать.

– Принесу обезболивающее, – говорит она и поворачивается к двери.

– Мам, а разве мне можно? – тихо спрашиваю ее.

– Ребенка все равно не будет, Вика, – так же тихо отвечает она. – Завтра пойдем к врачу, возьмем направление на аборт.