Точка Омега

Природная гармония – всем этого так не хватало. А здесь, за городом, невольно как бы погружались в нее, сливались с ней, обретали какое-то иное качество (более правильное, что ли) жизни. Солнце светило, они ловили его жаркие лучи, подставляли лица, нежились в них, тучки бродили или шел дождь – слушали шелест листьев, шум ветра, гомон птиц, свиристенье цикад или ночную тишину, вдыхали влажные ароматы земли и травы – все здесь было наполнено целесообразностью и, если угодно, благодатью, все (в том числе и они) было частью одного большого целого.

Умиротворенность, что еще человеку надо? Даже людская речь с неотъемлемыми от нее нервными фиоритурами иногда казалась лишним привеском, нарушающим общий порядок. Птица поет – не то что человек говорит, слова бесконтрольны и несоразмерны, даже и звучание их часто в тягость. Птицы не пашут, не сеют и не жнут, ну и все такое… О птицах не надо заботиться, они сами знают, что им надо и куда лететь, где притулиться и где свить гнездышко… Природная жизнь сама себя одухотворяет и оплодотворяет.

Дрозд странствовал по участку, исчезал и появлялся, иногда вспархивал на нижние ветки старых яблонь, качался на них, вертя длинноклювой головкой, словно выискивая свою хозяйку. А та не успокаивалась и названивала: ну как? Так и так, отвечали ей, все в ажуре, дрозд твой жив-здоров, сам добывает себе пропитание и с клеткой больше дела иметь не хочет. Она хмыкала в трубку, значит, и действительно все правильно. Ее участия не требовалось, да и как она могла бы, если находилась за много километров. Она свое дело сделала и тоже могла чувствовать себя свободной, как вольная птица.

Что ни говори, а приятное состояние, она уже отвыкла от него, в частности, из-за своих питомцев, за которыми надо было следить и ухаживать. Можно сказать, что во Владивостоке ее впервые (без преувеличения) за последние годы посетило вдохновение свободы, и это при том, что ей приходилось заниматься маркетинговыми делами по службе. Это не замедлило дать свои результаты: новые знакомства следовали одно за другим, причем одно из них, похоже, могло стать чем-то большим.

А что же дрозд?

Птица наслаждалась привольем не меньше хозяйки. Ее почти и не видно было среди травы, и замечали ее лишь тогда, когда она выпрыгивала на тщательно прополотую грядку или вспархивала на ветку. Раза два она появлялась на крыльце, а однажды взлетела даже на крышу.

Крылышки крепли, природа закаляла, птенец взрослел не по дням, а по часам. И все бы ничего, если бы не возвышавшаяся на соседнем дачном участке высоченная сосна, уходящая в небо вершина которой полюбилась большим черным воронам.

Не исключено, что они там вовсе и не гнездились, как предполагалось, а просто устроили за густыми еловыми лапами наблюдательный пункт. Когда они взлетали, вершина раскачивалась, словно от сильного ветра, а по земле скользили крылатые тени. Иногда они разражались громким хриплым карканьем, и это казалось насилием над тишиной и покоем, разрушающим царящую гармонию.

Ворона всегда была отрицательным персонажем, вот и в нашей истории она (или он) действительно сыграла роковую роль. Кто-то даже углядел, как одна слетела вниз с той самой разлапистой ели и прямо по траве погналась за Дрошей, который, почуяв опасность, бросился наутек, вспорхнул, перепорхнул через разграничивавшую соседние участки сетку-рабицу и скрылся в кустах черной смородины. Вокруг заполошно кричали другие дрозды, а может, и не только они, напуганные неожиданной наглой агрессией.

Дальнейшая судьба Дроши, увы, остается неведомой. Кто-то уверен, что ворона вполне могла-таки настичь свою жертву. Эти инфернальные птицы не гнушаются убийством своих собратьев, поэтому участь юного дрозда действительно могла быть плачевной.

Верить в эту версию не хочется, тем более что дрозд, пусть и не вполне оформившийся, был уже не так мелок и тщедушен. Куда более вероятна (и желанна) версия, что птенцу удалось-таки ускользнуть и он, возмужав и окрепнув, в конце концов присоединился к другим дроздам. И когда поблизости появлялись его сородичи, все начинали кликать: Дроша, Дроша, надеясь, что, кто знает, среди них именно их дрозд. Возьмет да и подлетит или как-нибудь иначе даст понять, что это точно он, а не кто-то другой.

Как бы там ни было, но и в том и другом случае природный закон оставался в силе. И в этом была справедливость, с которой можно было не соглашаться, но и отрицать ее тоже было нельзя. Но было, если честно, и неприятное, даже болезненное чувство вины, что не уберегли Дрошу.Хотя, с другой стороны, при чем тут были они?

Она, когда ей сообщили, так им и сказала (голос спокойный): при чем тут вы?

Ключ

– Не забудь запереться! – Это Кремнев говорил Инне, уезжая, как обычно, на службу.