Точка сингулярности

В итоге пляж всех утомил, расслабил, размягчил. Поесть хотелось, конечно. Но ещё больше хотелось выпить чего-нибудь не очень крепкого, обязательно со льдом и завалиться в прохладной комнате на кровать с книжкой или тупо поглазеть в телевизор, а потом уснуть. Мечты были более чем выполнимые, и приятное ожидание всех этих компонентов полноценного отдыха грело душу — как мою, так и Белкину. Если б только ещё я приехал сюда действительно на отдых. Так нет — охота на ментального бармалея, точнее пока на его призраков началась очень скоро, практически уже по дороге с пляжа.

Автобус забирал всех желающих слишком рано, и на нем уехали только Игорь с Наташкой, боявшейся пережарить в первый день свою действительно очень белую кожу, да Боря с Алиной, волновавшиеся за так и не приехавшего Костика. Остальные разъезжались на такси. Мы в целях экономии с Пашей, а Витёк — в тех же целях — за компанию с Николаичем и Натальей. Они сели в машину первыми, а мы практически сразу следом за ними. Утром водитель автобуса почему-то выбрал не самый короткий путь к побережью — по Бенья Роуд и переезжал Кхор Дубай через мост Аль Мактоум, таксисты же ехавшие с Джумейры в центр предпочитали оптимальный маршрут по Кхалейдж Роуд, ныряющей под проливом в знаменитый километровый туннель Аль Шиндагха — уникальное инженерное сооружение последних лет. Однако самый короткий путь не всегда самый правильный. Возможно, таксисты забыли об этом, а возможно, и такое вероятнее, цинично зарабатывали дополнительные деньги. В общем, так или иначе, мы угодили в пробку, и поток машин остановился мертво, когда мы были в самой нижней точке под дном пролива. Мысль о тысячах тонн воды над головой была не из самых приятных, но, к счастью, ни Белке, ни Андрюшке подобная чушь в голову не лезла. Мы все дружно вертели по сторонам головами, а я рассуждал, умничая, что Шиндагха — это вам не самый длинный туннель в мире. Под Ла-Маншем, например, куда как длиннее. А самое старое из рекордных сооружений подобного рода — это трехкилометровый туннель на Южном Саланге в Афганистане, где в семьдесят девятом задохнулись насмерть трое наших солдат из-за нелепой остановки колонны танков. А тут не задохнешься — совсем другой коленкор.

И действительно с утробным гудением работали мощные вентиляторы, да и освещение было почти по-дневному ярким, и даже каких-то следящих камер понатыкали вдоль стен хитрые арабы — на всякий случай. В общем, за жизнь свою беспокоиться не стоило. И все-таки было неспокойно — неспроста на меня говорливость напала.

Я вдруг отметил, что у кого-то впереди не выдержали нервы: человек открыл дверцу автомобиля и побежал меж рядов машин в нашу сторону. И я уж совсем собрался обратить внимание Паши, Белки и даже Рюшика на этого чудака, когда вдруг осознал, что этот чудак — никто иной, как Николаич. Сердце ёкнуло: какого черта он бегает пешедралом по автомобильному туннелю? И на лице какое-то странное выражение…

Я невзначай расстегнул молнию на визитке, готовый в любой момент выхватить из неё пистолет. Вот она, паранойя на марше! Однако говорил же мне Вайсберг: «Когда ОН начнет действовать, ты не сможешь не заметить…» Ну, вот я и заметил. А как прикажете реагировать? Спросить-то не у кого…

Не стрелять раньше времени ума хватило.

Николаич поравнялся с нашим таксомотором и, постучав, чтобы открыли окно (вентиляторы вентиляторами, а все-таки безумно жарко было под землей, душно, смрадно), спросил запыхавшись:

— Михаил! Батареечки нет к фотоаппарату, обычной, пальчиковой — так хотелось щелкнуть друг друга в этом интерьере! Когда ещё такой шанс появится, что прямо в туннеле — и пробка…

Я нашел ему батарейку, инцидент был исчерпан, даже штрафа с Николаича не взяли за безобразное поведение, но осадок все равно остался неприятный.

«Что они все, с ума посходили: кто с видеокамерой носится, как дурак с писаной торбой, кто с фото? Или это такой все более изощренный камуфляж?»

Но главное, что было неприятно: больше всего шансов сойти с ума имел как раз я, а не они. Выходка Николаича стала только первой ласточкой. Дальше «глюки» пошли уже просто косяком.

Перед обедом в отеле мы, конечно, махнули по маленькой, для аппетита — предложение Паши прозвучало мягко, но категорично. Пили у нас, потому что именно Белка закопала со вчера какие-то фрукты на закусон, а потом спустились к Витьку, отказавшемуся от дневной дозы. («Ой, после вчерашнего не могу смотреть на неё проклятую!») Что значит молодость!

А когда мы вошли без стука — все-таки как-никак Паша в этом номере проживает, «молодость» наша занималась очень странным делом: Витёк сидел на постели и что-то снимал любимой камерой, находясь в номере абсолютно один. Увидев нас, вздрогнул, испуганно перевел объектив прямо мне в лоб, точно это было дуло пистолета, и торопливо выключил запись. Но, сделав резкий шаг вперед, я успел понять, что именно снимал этот малый, и теперь уже меня окатило холодным потом.

Витёк фиксировал на пленку работающий телевизор.