Точка возврата

В милиции Николаю было предъявлено обвинение в нападении на пассажиров. Приглашенная для разбора заплаканная Юля сказала, что она ничего не видела и ничего не помнит. А Хлебников в основном подтвердил то, что говорил «фээсбэшник». Порогова попросили подписать протокол, но он, как и в самолете, показал ментам две фиги.

– Я на себя ничего подписывать не буду. Не на того нарвались. Кстати, этот субъект выдает себя не за того. Вы посмотрите. Там у него действительно служба безопасности. Но частная. А это, как говорят в Одессе, большая разница. Видали мы таких. Не считайте, что в провинции одни дураки собрались.

– Ничего, посидишь недельку-другую и не то подпишешь, – процедил «фээсбэшник».

В это время в комнату, где шел разбор инцидента, вошел знакомый капитан, которому Порогов когда-то дарил свою книгу. Дежурный офицер коротко доложил ему суть дела.

– Хоть мы тебя, Порогов, и знаем, но засадим в СИЗО, – пообещал капитан. – Будешь там свои вирши сокамерникам читать.

Николай смотрел на капитана, на его потертый форменный пиджак, на эмблемы и значки уже несуществующего государства, на усталые и как бы выцветшие глаза. Только тут до него дошло, что на погонах у капитана уже майорская звездочка. Но это сути дела не меняло. Николай опять влип в неприятную историю и хорошо, что среди представителей власти появилось знакомое лицо. Рядом с ним важный, с пьяными и наглыми глазами стоял «фээсбэшник». Стараясь не встречаться с Николаем взглядом, он время от времени из пластмассовой бутылки наливал в стакан воду и жадно, по-собачьи пил. В комнате было жарко и душно, в воздухе висел удушливый запах пота и водочного перегара.

– Ты хоть знаешь, с кем ты схлестнулся? Это же президент совета директоров авиакомпании Марк Бонд! – отозвав Николая в коридор, шепотом воскликнул вызванный для разбора воздушного инцидента Сергей Полищук. – А его спутник работал в КГБ, а нынче он директор московской «Даконы». Мне Плучек говорил, что ты звонил ему из Москвы насчет работы. И мы были готовы похлопотать за тебя. Надо было тебе влипнуть в эту историю… Теперь тебе «Даконы» не видать как своих ушей. И если говорить честно, я бы на твоем месте от греха подальше смотался отсюда. Москва – большой город. Найдешь себе занятие.

– Может, ты еще мне и билет выпишешь? – усмехнувшись, спросил Николай.

Полищук посмотрел на него внимательно, подумал и сказал:

– Ты же остаешься акционером авиакомпании. Значит, тебе положен раз в год бесплатный билет. Но с этим делом сам отмазывайся. Нам пришлось из-за тебя поднимать высокое милицейское начальство. За такие вещи, как нападение в воздухе на пассажира, по головке не гладят.

– И ты веришь, что все было так, как сказали?

– Николай, есть свидетели. Бортпроводница, командир экипажа.

– Бортпроводницу они запугали. Она же подневольный человек.

– А кто сейчас свободен?

– Хорошо, если тебя не затруднит, выпиши мне такой билет, – усмехнувшись, попросил Николай. – Чтобы улететь отсюда и не видеть вас всю свою оставшуюся жизнь.

– Но ты не горячись. Думаю, все уладится. Мне этот Бонд вот где, – Полищук, оглянувшись, постукал себя по шее.

– Так ты сам его себе туда посадил.

– Посадил, но как ссадить, не знаю, – Полищук оглянулся на дверь. – Вцепился мертвой хваткой.

Через некоторое время, распрощавшись с «фээсбэшником» и Полищуком и поговорив с кем-то по телефону, капитан отпустил Порогова на все четыре стороны с поэтическим напутствием:

– Эх, люди русские, никак с собой не разберетесь. Как встретитесь, так сразу раздеретесь.

Не думал и не гадал Николай, что все его иркутские надежды встроиться в современную жизнь и хоть каким-то образом снова жить в авиации оборвутся самым банальным способом. Пылинки надо было, оказывается, стряхивать, а не кулаками махать. Скандал был ему совсем не нужен. Уж что-что, а такие новости разлетаются быстро. Хотя, когда по всей стране бардак, можно было и чихнуть на Бонда и его компанию. Как говорится, не жили богато, а с этими лучше и не начинать…

Из милиции он приехал к своей, теперь уже бывшей, теще Варваре Егоровне. После ухода Лизы у Николая с нею оставались добрые родственные отношения. Раньше он частенько смеялся, что ему надо было жениться на Варваре Егоровне, а не на ее дочери. Теща не только понимала его с полуслова, но и считала, что во всем виновата ее непутевая дочь, и надеялась, что, может быть, все образуется и они вновь начнут жить вместе. Все старые вещи Порогова она хранила, протирала и переставляла книги в его библиотеке, и он был благодарен ей за это. Когда Николай зашел в подъезд, и без того неважное настроение испортилось окончательно. Вход в пещеру, да и только; темный, уходящий ступеньками вверх полутемный тоннель. Стекла в подъезде были выбиты, рамы вытащены, вместо них куски фанеры и картона, по почтовым ящикам будто били кирпичами, стены исцарапаны, исписаны призывами. Самое скромное – «Бей фашистов!».

«Конечно, видно по всему, что здесь их последнее убежище», – подумал Николай, нащупывая в полутьме лестничные ступеньки.