Точка возврата

– С Динкой мы разошлись, – начал рассказывать Тимка. – От меня у нее девка. Поди, уже вовсю за парнями ухлестывает. А Динка, она, как и многие в ее возрасте, принца искала. К сожалению, я до той планки не дотянул. И чтоб тепло было, а здесь, в Якутии, сам видишь, какие условия. Я – в рейсах, она – с оледеневшими пеленками. Начала скулить: домой хочу. Я ей: пожалуйста, езжай. Уехала, а без нее скукота, только этим можно спастись, – он выразительно постучал себя по горлу. – Это только в песне глупо Чукотку менять на Крещатик. В жизни все по-иному. Полгода полярная ночь. Кислорода не хватает. Как только появляется возможность, люди улетают на материк. Подергалась туда-сюда, а потом другого нашла. Может, она и правильно сделала. Как это у поэта? За то, что разлюбил, я не прошу прощенья. Прости меня, старик, за то, что я ее отбил тогда. Всем сделал хуже: тебе, ей, себе. Но кто из нас об этом думает? Тебя она вспоминала. Особенно поначалу.

Я понял: Шмыгин хотел оправдаться передо мной, а скорее перед собой. И мне почему-то, как и тогда в училище, стало жаль его. Но еще больше – Динку. Но жалостью еще никто никого не вылечил. И не вернул…

– А мне здесь нравится, живу как король! – наклонившись и перекрывая шум двигателей и пурги, кричал он мне в ухо. – В аэропорту все схвачено, каждая собака знает. Ты приезжай сюда в отпуск. Поохотимся, рыбы половим!..

Ветер рвал его слова, уносил их в ночную темень, в сторону близкого Ледовитого океана. Ухватывая обрывки Тимкиных слов, я улавливал то, что хоть как-то было связано со мною, пытался понять, что произошло в той жизни, где меня уже не было. И неожиданно почувствовал в себе давно забытую ноющую боль.

– Послушай, а где сейчас наш старшина? – желая перевести разговор на что-то более приятное, спросил я.

– Как где – здесь! – быстро ответил Шмыгин. – Антон Филимонович, как и тогда в училище, мой прямой начальник. Пожарку я у него выпросил. Командует здешней малой авиацией. И меня при себе держит. Можно сказать, мы с ним, как Моцарт и Сальери. И Кобра птичья здесь, – Шмыгин знакомо, как и в училищные годы, рассмеялся. – Теперь вся тундра, даже песцы в наших краях говорят по-английски. – Он на секунду замолчал и, грустно улыбнувшись, добавил: – Когда-то самолет казался мне хрустальной сказкой. Я забрался в него, а там капкан. На мои попытки совместить приятное с полезным он сказал: гоу аут! Жизнь не обманешь. Вот такие дела. Там я тебе, брат, свои последние песни привез, – кивнув на самолет, прощаясь, сказал он. – Водила должен забросить, спроси у бортмеханика.

Пожарная машина, пробивая фарами пургу, тронулась с места и через несколько секунд скрылась в снежной круговерти. Скользящая с пригорка поземка серым полотном, точно половой тряпкой, стерла следы колес и потекла себе дальше шлифовать взлетную полосу.

Уже в воздухе, когда мы набрали заданный эшелон, бортмеханик принес шмыгинские подарки. Новыми песнями Шмыгина оказались два мешка мороженой рыбы.

Капитан летающего сарая

– Какое у тебя звание?

Честно говоря, я не ожидал, что этим вопросом прямо на пороге штурманской комнаты меня встретит мой командир Иннокентий Ватрушкин.

После окончания летного училища в новенькой серой летной форме и белой рубашке, наглаженный и начищенный я приехал на свой первый вылет.

– Лейтенант, – бодро ответил я, еще не понимая, к чему этот неуместный в данном случае вопрос.

– Вот что, лейтенант! – Ватрушкин сделал паузу, быстрым глазом оглядел мою форму и строго произнес:

– Если хочешь стать капитаном, больше на вылет не опаздывай!

Я машинально глянул на часы. До вылета в Жигалово, который значился в нашем задании, оставалась еще уйма времени, целых пятьдесят минут. Тем более что рейс был почтово-грузовым, есть-пить не просил и жаловаться на задержку с вылетом ни у кого причин не было.

– Это не твое время, – словно угадав мои мысли, строго произнес Ватрушкин. – На вылет надо являться за час, а тот, кто хочет стать капитаном, является за два.

Я промолчал. Хотя Ватрушкину еще не было и пятидесяти, но он был знаменит на всю Сибирь, на него показывали пальцем: он-де знал самого маршала Иосипа Броз Тито. Друзья-летчики сказали: мне повезло, что посадили летать с таким опытным командиром.

Ватрушкин был одним из немногих, кто пришел в авиацию еще во время войны пятнадцатилетним мальчишкой. Был мотористом, потом переучился и стал летчиком. Рассказывали, что во время войны бывал в Италии, в той самой авиационной части, которая спасла Тито, когда партизанский штаб в Югославии обложил немецкий спецназ.