Точка возврата

– Вот как! – оторопело протянул Гордеев. – А ты, случаем, не того? Надо человека в деле посмотреть, дать ему шанс, а потом говорить.

– Потом поздно будет говорить. Да и не с кем.

Через некоторое время в номер пожаловали гости: Романова и Полищук. На Шуре был темно-синий костюм, белая кофточка, туфли на высоком каблуке. И какая-то свободная светская прическа. Николай вспомнил, как она раньше говорила, что когда шла на вылет, то одевалась специально для него. Теперь Шура оделась для Америки.

– О, да тебя поселили в президентские апартаменты. У меня по сравнению с твоими – каморка, – осмотрев номер, завистливо протянул Полищук.

– А ты посмотри ванную, там дюжина разных полотенец, – сказал Гордеев. – А какие простыни! Сделаны из хлопка, но будто шелковые.

– Да видел уже все не один раз, – сказал Полищук, но все же не поленился и, заглянув в ванную, начал считать полотенца. – Зачем их столько, все равно две ночи – и полетим в Фэрбенкс.

– А это слезы и сопли гостям подтирать, – ответил Гордеев.

– Петр Яковлевич, там за тобой приехал на «форде» американец. Желает забрать с собой господина Гордеева, – сказал Полищук и, подождав, когда за Гордеевым закроется дверь, кивнул на стоящую на столе сувенирную бутылочку «Аляски».

– Давай, депутат, угощай!

– Ну зачем ее трогать, пусть стоит, – сказал Порогов. – Для тебя это, что слону – дробина.

– Что, жалко стало?

– Кстати, у меня есть армянский коньяк. Есть «Столичная», – сказал Николай. – Перед самым отлетом купил на Столешниковом. Может, его попробуем?

– Да мы тоже водку взяли, – сказала Шура.

– Та водка для дела, – перебил ее Полищук. – На приеме подарим американцам. А сейчас, для сравнения, надо попробовать ихней. Пусть нас депутат угостит. А то зажал свое избрание.

Порогов открыл холодильник и достал бутылку виски «Джонни Уокер» с красной этикеткой. Сколько она стоила, он не знал, но подумал: тех долларов, что выдали на мелкие расходы, вполне хватит.

– «Джонни Уокер» в переводе означает «Джонни-гуляка», – сказал Полищук. – Я помню, в Луанде, в баре, мы его брали. Неплохое пойло.

– Вот и попробуем, – сказал Порогов. – Откроем для себя Америку и помянем наших далеких предков. Когда-то они приплыли сюда и подарили России новые земли. Жаль, что продали все за понюх табаку.

– Продали и правильно сделали. Мы на том берегу до сих пор нормальных туалетов завести не можем, – сказал Полищук. – И одно полотенце на всю Чукотку. А здесь вон для одного аж двадцать полотенец. И туалеты цивильные, как в «Метрополе». А всего в сотне километрах люди ходят до ветра. Как была немытая Россия, так и остается. Да чего там говорить, давай угощай, ты у нас теперь депутат, мы за тебя голосовали.

– Ну, допустим, не все, – сказал Порогов.

– Но теперь-то какая разница…

Николай достал из бара пузатенькие рюмки и начал разливать, но не так, как делали, когда, оставшись ночевать в северных аэропортах, принимали на грудь с холода сразу по полстакана, а налил по-европейски, на глоток.

– Ну вот, что за новости? Давай наливай по-русски, – сказал Полищук. – Все равно спать. Мне это вместо снотворного.

Порогов молча налил полный бокал, посмотрел на Шуру. Она укоризненно покачала головой, показав, что не следовало бы делать этого.

– А ну, вруби телик, развращаться, так уж до конца, – сказал Полищук.

У телевизора было сорок восемь каналов вещания. Но работали далеко не все. Дикторы улыбками демонстрировали, что они довольны, благополучны и уверены в завтрашнем дне.

– Ребята, пойдем прогуляемся, – неожиданно предложила Шура.

– Да-да, можете идти, а я, если не возражаешь, посижу у тебя, посмотрю телевизор, – сказал Полищук Николаю.

Порогов понял: телевизор был для него поводом, в бутылке еще оставалось достаточно виски.

Пока они знакомились с начинкой гостиничного номера, над Номом прошумела короткая весенняя гроза, дождь омыл поселок, прибрежные камни, по ним на четырехколесных мотоциклах «хонда», как ковбои, носились подростки. Были среди них и девчонки. Взрослое население ходило по берегу и собирало скопившийся за зиму мусор: пластиковые пакеты, бумагу, банки, коробки. Было тепло, тихо, на заборах не было видно листовок, лиц кандидатов, все было чисто, вылизано, благопристойно. Снующие по улочкам люди напоминали Порогову весенние субботники, и Николай сказал об этом Шуре.

– Мы там у себя кричим и ерничаем, что не бывает безвозмездного труда, киваем на американцев: мол, они-то себе такого не позволяют, а посмотри, они делают то же самое.