Точка возврата

– Зоя Васильевна, – смеясь, обратилась к ней Лиза Горюнова, – Игорь обещает устроить меня в Ленинграде в институт красоты, нос на сантиметр удлинить!

– Ты и так хороша, – серьезно сказала Невская. – Курносый, да свой.

– Уродка! – фыркнула Лиза, посмотревшись в зеркальце. – Что у меня, Зоинька, ничего, так это ноги, ну, еще плечи. Да вот беда, они в одежке, а нос-курнос на виду!

– Дура ты, Горюнова, – сдерживая улыбку, сказала Невская.

– Нет, правда, – не унималась Лиза, – я персиянкам завидую, что они закрываются, вот везучие бабы! У них так: сначала женись, а потом смотри, какая фурия тебе досталась!

– Постыдилась бы, девка, – пробормотала Анна Григорьевна.

– Кого? – удивилась Лиза. – Игорь все равно на мне не женится, маменькин сынок, а Славчик спит без задних ног. И Михаил Иваныч на бедную девушку никакого внимания не обращает.

Зозуля, не оборачиваясь, покашлял.

– Много болтаешь, Елизавета, – заулыбалась Анна Григорьевна. – Вон Игоря в краску вогнала.

– Это у него румянец во всю щеку, – возразила Горюнова, – кровь с молоком. И на кой мужику красота? Мне б такую или хотя бы Зойкину, я бы у Эльдара Рязанова в «Иронии судьбы» снималась. А то, видишь, в России красавиц не нашел. Игорь, а если мне новый нос сделают, пригласишь на танцы?

– Послушай, а ты и в самом деле медсестра? – засмеялся Игорь Чистяков. – Они все надменные, с тонкими губами и неприступные.

– Я в сестры пошла для ради белого халата, – поведала Горюнова, – он на подвенечное платье похож, а косынка – на фату. Я шью халаты из шелка и короткие, до коленок, чтоб пациент косил глазами и легче переносил уколы.

– В Тикси первым делом записываюсь в процедурный кабинет! – поддержал игру Игорь.

– Я-то думала, вокруг школы будешь ходить, кой-кого встречать и провожать!

– Ли-за… – с упреком сказала Зоя. – А что это нас так трясет?

– Воздушные потоки, – пояснил Гриша. – Это бывает, не беспокойся, Зоя. Михаил Иванович, а какого самого большого медведя вы видели?

– Метра три с половиной, – припомнил Зозуля. – Это когда он встал на задние лапы.

– А вы были близко? – У Гриши загорелись глаза.

– Не очень, метрах в ста. Но, признаюсь, в тот момент мне хотелось оказаться от него в ста километрах.

– Но ведь они не нападают на человека, – удивился Гриша. – Урванцев об этом писал, и я фильм видел по телевизору.

– Это мы знаем, что не нападают, – подал голос Белухин, – а медведю тот фильм не показывали, вот он и не знает.

– Самое агрессивное живое существо в Арктике – это человек, – сурово сказал Зозуля. – И, пожалуй, единственное в природе, которое убивает для своего удовольствия или самоутверждения.

– Я тоже так думаю, – согласился Гриша. – А вы, Николай Георгиевич?

– Пора бы заправиться, – уклонился от ответа Белухин. – На Среднем уже отобедали, до ужина там ничего не получишь.

– Трясет, – сказала Анна Григорьевна, – чайник с плиты сбросит. Может, подождем?

– Можно и подождать, – согласился Белухин.

Будь благословенно, неведенье!

Когда судьба делает крутой вираж и чаши весов – быть или не быть – замирают в шатком равновесии, когда с каждой секундой может прерваться ход времени и открыться вечность, когда мощные моторы Ли-2 от непосильного напряжения стонут, молят о пощаде – тогда будь благословенно, неведенье!

Ты спасаешь от бунта чувств, от взрыва нервной системы и ужасающей мысли, что через миг ты можешь обратиться в пыль, в ничто, – мысли, к чудовищности которой не подготовлено самое высокое сознание; ты даруешь безмятежный переход к абсолютному покою навсегда, который никто и никогда не потревожит; ты – величайшее благо, заслуженная награда за след, оставленный тобою на земле, за твои земные труды, радости, горести и разочарования. Спящий просто не досмотрит последний сон, бодрствующий заснет с улыбкой, и лишь знающий испытает щемящую горечь расставания со всем, что составляло смысл его, быть может, уходящей жизни.

Поэтому будь благословенно, неведенье! В грузовом отсеке люди спали, разговаривали, смеялись – жили своей пассажирской жизнью, нисколько не догадываясь о том, что самолет влетел в непогоду и отчаянно пытается вырваться из железных лап циклона.

Четыре человека в пилотской кабине знали, потому что знать и бороться до конца было их профессией.

Если быть честным, то Савич, синоптик со Среднего, о надвигающемся циклоне предупредил и просил поспешить. Но сделал он это больше для порядка, так как был совершенно уверен, что циклон идет стороной и не зацепит самолет своим хвостом. А циклон, устойчиво распространявшийся на юг, вдруг круто развернулся на юго-восток, поставив под сомнение благополучный исход полета и чистую репутацию известного всей Арктике «ветродуя» Егора Савича.