Точно в сердце

До самого дома так и едем — десять километров в час, не больше. Анвар не поддается на уговоры и угрозы. Когда знакомые ворота отъезжают в сторону, меня одолевает беспокойство:

— Слушай, а у тебя дома кто-нибудь есть?

— Как обычно: котяры, птички, Кошмарик.

— Я про родителей.

Про Редди я не желала допускать и мысли. Мне до ужаса надоело быть хорошей и правильной девочкой и собственными руками лишать себя сладкого. Взять ту же Рыжую, уверена, что она бы не перед чем не остановилась бы ради своей цели. Это не повод поступать так же, но… В конце концов, если за столько времени Виктор не выбросил меня из головы, значит, это не просто сиюминутная прихоть. Я вижу и чувствую прямо сейчас, что так оно и есть. Подарю себе маленькое безумное приключение, из тех, о которых не рассказывают внукам.

— Что, не готова морально к знакомству с будущей свекровью? — по-своему расценил Анвар мое молчание.

— Как бы тебе это получше сказать? — прищуриваюсь я. — Шутка не уместна.

Прервав зарождающуюся перепалку, приветственно скулит Кошмар, гулко ударяя толстым хвостом по сетке.

— Ан… Вик… Блин!

Я тушуюсь и замолкаю. Но, взяв себя в руки все же нахожу силы пояснить:

— Скажи, почему мне так сложно называть тебя по имени? По нику как-то привычнее выходит. Легче психологически

— Может, потому что Виктор для тебя — жуткий мужик из офиса, а Анвар — пафосный мажор со страйкбола. И тем не менее он все равно ближе и проще? Если еще не готова звать любимым, зови Анваром, мне нормально.

Возмущенная таким самомнением, толкаю его в грудь.

— И все-таки, а почему Анвар?

— У матери девичья фамилия Анварова. Когда они поженились, я уже родился. Отцовскую же взял только после армии, требовалось радикально что-то поменять в жизни. А прозвище так и осталось. Намертво прилипло.

— Ты по дороге упоминал предков кочевников?

— Моя мать православная татарка, а отец — русский. Он был сиротой, ничего за душой не имел, и мой дед по матери был против их отношений. Он-то и не дал позволения моим родителям пожениться. Но мамка всегда была своевольной, она разругалась с ним, как только умеет татарская женщина и ушла из дому с любимым. Но расписаться с отцом тоже не согласилась. Бзик у не был такой — хотела деда продавить. Вскоре родился я. Добронравов оказался не менее упертым, чем дед. Каждый год в мой день рождения он ходил к деду и заново просил руки моей матери, каждый раз получая отказ.

— Ого! Вот это у вас страсти! Сериал можно снимать!

— Запросто! — усмехнулся Анвар.

— Выходит, дед тебя так и не признал?

— Наоборот! Дед души во мне не чаял, и я половину детства провел у них в деревне. Он меня многому научил. Ездить верхом, стрелять из ружья и двустволки. Ставить силки. Выслеживать дичь. Рыбачить. Находить общий язык с животными.

— Ого! С тобой в лесу не пропадешь?

— Это точно, — отвечает он совершенно серьезно.

— Так что, твои родители до сих пор не женаты?

— Женаты. Когда я ушел в армию, дед, наконец, благословил их, а еще через два года его не стало…

Я всегда теряюсь в таких случаях, не понимая, что следует говорить в таких случаях. Слова соболезнования кажутся неуместными и какими-то картонными, как из низкобюджетного фильма, поэтому я просто обнимаю его за талию. Анвар не сразу отстраняет меня, заключив в ладони лицо. Короткий поцелуй-разведчик касается моих губ, мгновенно возвращая романтический настрой.

— Идем в дом?

Лунный свет заливает гостиную, проникая сквозь огромные окна, запомнившиеся мне на всю жизнь. Встречать нас выходят все три кота, и я с восторгом принимаюсь их гладить и тискать

— А ну брысь, ленивцы! — рычит на них Анвар, спустя некоторое время. Поясняет: — Я уже ревную. Нагладишься, кто будет гладить меня?

Я поднимаюсь и подхожу к нему, встаю на цыпочки, тянусь и касаюсь губами его нижней губы. Лишь мельком. Дразня. Распаляя заново страсть.

— Знаешь, я миллион раз посмотрел запись с камеры наблюдения, сделанную в тот день, когда ты была здесь. Особенно мне нравится один момент…

Его голос его звучит хрипло, я прекрасно понимаю, о чем он говорит. Скромно потупившись, отвечаю, глядя из-под ресниц:

— С тех пор я научилась делать это получше.

— Покажешь? — он непроизвольно стискивает кулаки.

Я чувствую, как велико его возбуждение. Я вижу. Оно передается мне точно электричество, и я решаюсь на безумство, на то, чего не должны делать хорошие девочки. Сегодня я в платье, но он так смотрит, что меня это не может остановить. Наоборот. Я окончательно поддаюсь очарованию происходящего, и по моим венам разливается огонь, но все же я уточняю:

— Кто еще, кроме тебя, смотрит записи с камер?

— Никто. Отец с матерью в этом совершенно не разбираются. Так что все пойдет в мою тайную коллекцию домашнего видео.

— И много у тебя сюжетов в загашнике? — спрашиваю, вдруг ощутив легкий укол ревности.

— Этот будет вторым.

Кивнув, иду на памятное место. Встать на голову удается легко, я и правда регулярно тренируюсь. Короткий подол теперь держится лишь на талии, закрыть мне лицо не дает тонкий поясок. Белые кружевные трусики мало что прикрывают, и от осознания, что он меня видит я завожусь еще больше.