Токийский декаданс

Скорей бы он исчез с экрана. У меня там посуда моется, а я застряла в туалете. Не писаю, не какаю, просто стою. Даже странно как-то.

— Да знаю я таких уродов. Они сначала о семье по телевизору распинаются, а потом девок молодых трахают на стороне.

Не смотря на Тоуру, я вернулась в кухню.

Тоуру младше меня на год и любит хлеб. Он раньше еще больше его любил, в детстве, но у них в семье даже тостера не было, поэтому ему приходилось есть хлеб, намазывая повидлом. Эта привычка осталась у него до сих пор, и мне было его жаль.

— Но знаете, я думаю, что незачем постоянно быть с семьей. А вот встречаться иногда необходимо, поэтому мы в путешествия вместе ездим…

По телевизору показали фотографии семьи музыканта, веселящейся на фоне пейзажей южных островов и заснеженных гор.

Я сначала пробовала не смотреть по сторонам, водя глазами туда-сюда, но у меня голова закружилась, и я, выключив воду в раковине, села, отвернувшись от телевизора вообще. От тембра его голоса, звучавшего у меня за спиной, вся кожа покрылась мурашками, и захотелось кричать. Мне казалось, что я сейчас заору пронзительным, высоким голосом, похожим на звуки флейты инков, которые я где-то слышала, но вопль этот будет исходить не из моих уст, а из каждой микроскопической поры моего тела. Почему, интересно, я должна отводить сейчас глаза? Почему он веселится на пляжах и горнолыжных курортах с семьей, а рядом со мной сидит Тоуру, выставив колени, и набивает рот мягким белым хлебом, заворачивая в него повидло и скатывая наподобие блинчиков. Я его просто возненавидела. Так сильно, что захотелось убить.

Придя в себя, я обнаружила, что плачу, а на меня смотрит непонимающим взглядом Тоуру. Он придвинулся ко мне, даже не меняя позы, заботливо спросил, почему я плачу, и потряс меня за плечи руками, которые были в прилипших хлебных крошках.

— Ты чего? Я тебя обидел? Если ты будешь продолжать плакать, я ничего не пойму. Я ведь вчера правду сказал, я уйду с Кабукитё, больше не буду там работать. Я же тебе говорил, помнишь? У моего бывшего одноклассника небольшая фирма, они там занимаются этим… как его, директ мейлом, почтовой рассылкой. Я теперь буду нормально работать, за столом, с компьютером, понимаешь? — Он гладил мои плечи и говорил над самым ухом, так что я не могла слышать музыканта.

Я испугалась, что вот так все теперь и будет и я с ним никогда больше не увижусь, вспомнила, как было, когда он перестал мне звонить, весь тот страх оттого, что твое тело рассыпается, словно старое печенье, и расплакалась как ребенок. Повернулась к Тоуру, протянула к нему руки, он подумал, что я хочу его обнять, и, улыбнувшись, приблизился ко мне. Я сцепила пальцы на его белой, ни разу не прижженной солнцем шее, вонзила в нее ногти и изо всех сил сжала. Он испугался, что-то хотел сказать, но смог только прохрипеть. Его лицо покраснело, и он с криком "Прекрати!" ударил меня по лицу. Я упала лбом на дурно пахнущую циновку и услышала, как из телевизора по-прежнему что-то вещает музыкант.

— Ты дура?

— Но он мне действительно был дорог.

— Он известный?

— Сейчас да.

— А когда вы встречались?

— Не так, как сейчас, но на стадионах концерты давал. И денег у него всегда было полно. Ты знаешь на Роппонги маленький итальянский ресторанчик? Там еще фотографы и знаменитости всякие собираются.

— Не знаю. Он тебя туда водил?

— Да. Но не только. Мы еще ездили в Хаяма и Хаконэ.

— И сколько вы встречались?

— Полгода где-то.

— Вы же как следует не встречались?

— Что значит "как следует"?

— Ты же не была его девушкой, любимой?

— Я не могла ему звонить, но все-таки встречались раз в две недели.

— Короче, он с тобой позабавился.

— Я, кстати, хочу с ним встретиться.