Только для девочек

Я очень удивилась, почему у них такие таблички, которые дают право приходить в наш корпус в любое время дня, почему у них такие изысканные халаты, но оказалось, что все это вовсе не случайно.

Оказалось, что они очень нужные люди для травматологического центра. Что медицинские заводы выпускают всякие ортопедические приспособления — все эти гвозди и винты, которыми соединяют кости, и штифты, и пластинки, и многое другое, и все это определенных стандартных размеров. Для детей эти размеры не всегда подходят. А Володя и Фома в мастерской в институте могут все это замечательно переделать. Физико-химическими методами.

Кроме того, как они рассказали, «барахлила» установка, подающая кислород, и они ее починили. Они также починили и переделали какой-то кран-смеситель. «No problema» — «Нет проблемы», — говорили они обо всем этом, и вскоре мы тоже по любому поводу стали повторять это любимое выражение Фомы.

В общем, они очень подружились с Валентином Павловичем, и к ним начала хорошо относиться Олимпиада Семеновна и даже угощать их бутербродами с сыром, ветчиной и колбасой и своими знаменитыми пудингами, потому что они приходили в больницу прямо из института, и стали они в нашем отделении полезными, нужными и даже очень уважаемыми людьми.

А я все думала, что же будет, когда эти очень уважаемые люди встретятся с моими родителями. Тут уже не скажешь «No problema». Мама могла даже сказать грубость. Ну, если не грубость, то что-нибудь очень резкое. А папа… Папа, по-моему, умеет только писать резкое. А говорить не умеет. Нет у него тех особенных способностей, которые помогают одному человеку смотреть на другого как на врага, и вести себя с ним, как с врагом.

Возможно, раздумывал об этом и Владимир Федорович Гавриленко, физикохимик, потому что, когда папа и мама вошли в палату, он каким-то образом сразу догадался кто это, и ужасно растерялся. Он очень покраснел и вспотел и стал вытирать лоб и щеки скомканным носовым платком. Что-то он, конечно, хотел им сказать, но не знал, что и как.

И тут меня удивил Томаш Дифуила Тенрейру. Мне казалось, что он еще более неловок, чем Володя, я имею в виду в разговоре с незнакомыми людьми. Но он, наоборот, не отводя глаз, глядя им в лица, сказал, что считает своим долгом представиться им и представить своего друга Володю Гавриленко, что он приносит свои глубокие извинения, что он и Володя понимают весь ужас того, что произошло, но надеются, что Олин отец и Олина мама знают, что Володя и он ни в чем не виноваты, что это просто несчастный случай, к тому же инспирированный (он так и выразился: инспирированный) Олей, перебежавшей улицу в непоказанном месте.

Папа слушал все это неприязненно, с каменным лицом. С ним говорил Фома, но папа сразу же повернулся к Володе и отвечал так, словно к нему обращался Володя, а не Фома:

— Мы с женой уже слышали о том, что вы каждый день посещаете больницу. В этом нет никакой нужды. Мы не собираемся подавать на вас в суд. Мы заранее отказываемся от всякой компенсации. Но если по закону вы должны понести наказание, то в этом случае мы не станем вас защищать. И еще. Не хочу скрывать, что знакомство с вами ни моей жене, ни мне не доставляет никакого удовольствия.

Он думал о Володе и Фоме совсем как Вика. Он думал, что они сюда ходят, чтоб откупиться от меня мармеладом.

Володя молчал и только водил по лицу скомканным платком. А Фома нахмурился и ответил еще более вежливо, чем прежде, но резко и мужественно:

— Мы еще раз просим принять наши извинения. Нам обоим сейчас очень стыдно. Но не за себя, а за вас. За то, что вы способны без всяких оснований подозревать других людей в низких намерениях…

Я ничего не могла понять. Фома говорил так и такими словами, как будто читал все это по бумажке. Как будто он все это сочинил заранее. Но, может быть, он и в самом деле сочинил это заранее на тот случай, если встретится с моим папой? Но тогда, выходит, он догадывался, что папа может так отнестись ко всему этому? Выходит, что он ожидал этого?

— Пойдем, Володя, — предложил Фома.

И они ушли.

А мама быстро взглянула на папу и сказала:

— Нехорошо.

Больше о Володе и Фоме мы не разговаривали, а разговаривали о том, как я себя чувствую, и не тяжело ли мне лежать неподвижно, и не хочу ли я заварного крема, который мама приготовила для меня и принесла в фарфоровой чашке с крышкой, о том, удобно ли мне читать лежа, и не нужно ли мне принести книг; но мы все помнили, что говорил папа, и что говорил Фома, и как вытирал Володя лоб и щеки скомканным платком, и как мама сказала: «Нехорошо».

Мама присела на край моей кровати, а папа на стул.

Они сидели молча, и девочки молчали.

А я вдруг покраснела почти как Володя и тоже стала вытирать лоб носовым платком. Я вспомнила сначала будто бы об очень простой вещи. О том, почему Володя почти каждый день приходит в больницу. Ведь я понимала, что это он приходит ко мне.