Только для девочек

Бабушка не позволяет, чтобы я называл ее бабушкой, а требует, чтобы я ей говорил «тетя Галя» или «Галина Ивановна». А «бабушками» — чтобы я называл прабабушек. Ну, а дедушке моему все равно, как я его называю. Он только не позволяет трогать свои ордена. У дедушки много орденов, потому что во время войны он был очень храбрым человеком и командиром разведчиков. А после войны дедушка работал стеклодувом. Он в химическом институте готовил из стекла разные приборы, которые нужны для химических опытов. Но теперь дедушка стеклодувом уже не работает, потому что пошел на пенсию. Вместо работы он сочиняет стихи. Стихи его мне очень нравятся, даже больше, чем стихи Маршака, только дедушка все равно недоволен. Его стихотворения мало печатают в журналах и газетах. Я думаю, это потому, что он в основном сочиняет про меня.

Ну, конечно, и мне не все дедушкины стихи одинаково нравятся. Иногда у него бывают творческие неудачи. Вот, например, он недавно сочинил такие стихи:

У Сережи КарасеваВ голове четыре слова.Он твердит всегда одно:«Мама, я хочу в кино».

А у деда КарасеваТри других любимых слова.Произносит он их так«Ты, Сереженька… умница».

Во-первых, «умница» дедушка придумал нарочно, а в самом деле под рифму подходит слово «чудак» или что-нибудь еще похуже. А во-вторых, «мама, я хочу в кино» совсем не четыре, а пять слов, «в» — предлог и тоже считается словом. Больше всего я боюсь, чтоб эти стихи не узнали в классе. Мне прохода не будет. Они как-то очень легко запоминаются.

Как только мы выехали из Киева, мне захотелось пить. И пить мне хотелось до самой Праги. Ничего не помогало. Я пил обыкновенную воду, которая в кранике возле тамбура, и минеральную воду «Киевскую», «Миргородскую» и «Поляну Квасову», и чай, и кофе, и кефир, и ряженку — все равно не мог напиться. Дедушка говорил, что это потому, что я ел сухую колбасу, а бабушка — что я возбужден из-за перемены обстановки.

Обстановка, действительно, очень переменилась — впервые в жизни я ехал в международном вагоне. В этом вагоне купе на двоих, одна полка сверху, а другая снизу, а напротив есть еще кресло, в котором можно сидеть, и еще на каждые два купе есть умывальник с душем. Мне очень хотелось попробовать, как действует этот душ, но бабушка не позволила. Она сказала, что этим душем в дороге никто не пользуется. Тогда вообще непонятно, для чего он сделан.

В подарок за границу дедушка и бабушка накупили всяких глиняных горшков с цветными узорами. Чемоданы наши были такими тяжелыми, что даже дедушка, а он очень сильный человек, еле их поднимал.

А я с собой взял только коробку из-под обуви, перевязанную шпагатом и запечатанную пятью печатями. Эту коробку мне дал Толя Шевченко — он живет со мной в одном доме и учится в одном классе Толя попросил передать ее Аннуше Прадовой.

— А что в ней? — спросил я, рассматривая печати. Они были поставлены юбилейным рублем.

— Сюрприз, — ответил Толя.

— Что в этом сюрпризе?

— Сюрприз — это подарок, — сказал Толя. — Но такой, что никто не знает — что в этом подарке.

Еще в начале учебного года в нашу школу пришло письмо из Чехословакии, от Аннуши Правовой. Она писала, что учится в четвертом классе, изучает русский язык и хотела бы переписываться с лучшим учеником из четвертого класса. В нашем классе лучший ученик Толя Шевченко, поэтому он стал писать письма Аннуше сначала раз в месяц, а потом раз в неделю и даже чаще, и теперь у него всегда есть марки для обмена на монеты, на царские бумажные деньги или еще на что-нибудь такое же ценное.

Перед отъездом бабушка подозрительно посмотрела на коробку, потрогала пальцем печати и спросила:

— Что это ты везешь?

— Сюрприз.

— Какой сюрприз?

— Не знаю. Это такой подарок, что никто не знает, что там.

— За границу нельзя возить сюрпризов, — сказала бабушка.

— Почему?

— Будет таможенный осмотр. И таможенники могут проверить, что в коробке.

— А зачем они проверяют?

— Мало ли что… А вдруг в этой коробке оружие… Я не первый год знаю Толю Шевченко. Он ни за что не стал бы класть в коробку оружие. Прежде всего, потому, что у него никакого оружия нет. Ну, может, рогатка. Но у него на рогатке ниппельная резина, он из нее не дает никому даже пострелять, так что он ни за что не подарил бы ее Аннуше, с которой он даже ни разу не виделся.

Поэтому я сказал, что в коробке ничего такого нет и быть не может. Дедушка тоже сказал, что ничего страшного, пусть я везу, что хочу. И с таможенниками пусть я тоже сам разговариваю.

Чоп — это станция, на которой заканчивается Советский Союз. Тут по нашему вагону прошел железнодорожник. Он сдвинул коврики в некоторых купе и повынимал огромные болты. Этими болтами вагон прикрепляется к осям с колесами. Потом громадные домкраты подняли весь наш поезд на большую высоту — может, на метр или даже больше. Затем из-под нас выкатили все колеса и вкатили другие, с более узкой колеей. В Чехословакии на железных дорогах рельсы уже, чем у нас.