Только никому не говори. Сборник

— Разумеется. Она актриса — и осталась верна себе. «И… как ты к этому относишься?» — осторожно спросил Дмитрий Алексеевич. «Нормально. А что тут такого? И сегодня она к тебе поехала на ночь, я знаю». — «Маруся, ты ошибаешься. Это было давно и случайно. Мне, кроме тебя, никто не нужен. Ты должна поверить». — «И чего ты вскинулся из-за такой ерунды? Наоборот, я рада, что не нужно больше притворяться». — «Так ты по-прежнему согласна выйти за меня замуж?» — «Конечно. А что изменилось? Я ведь и раньше знала». Тут его как будто что-то кольнуло в сердце: все-таки слова ее были странны для чистого ребенка, каким он считал ее. Он приподнялся на локте и поглядел ей прямо в лицо: безмятежное, лишь легкая дразнящая улыбка блуждала в черных глазах и на губах. «Я увидел совершенно незнакомое лицо, — сказал он мне вчера, — развратное и хитрое». Хитрость поразила его даже больше. «Маруся, что с тобой? — она слегка отвернулась, словно он застал ее врасплох. — Девочка моя!» — «Мне это надоело, — ответила она капризно (и вновь на него глянуло незнакомое лицо с нагловатой улыбочкой — вот оно, лицедейство!). — Говорю же, я рада, что мы наконец откровенны. И готова выйти за тебя замуж, — она повертела левой рукой перед глазами, любуясь жгучим золотом с багрянцем, старинным блеском. — Но давно боюсь, что не потяну: от Наташи Ростовой меня уже тошнит, понял?» — «Не понял!» — «Не ври, ты умный. Ты понял, кто сегодня нам помешал. Неужели не понял? — она захохотала с каким-то злорадством. — Видел бы ты сейчас свою физиономию!» («Я видел перед собой маленькую дрянь, — говорил Дмитрий Алексеевич, — и чувствовал, как бешенство накатывает на меня и освобождает от всего… еще слово!..» — «Маруся, замолчи!» — «Нет уж, я долго молчала. Я люблю Петю и хочу быть с ним… пока. Дальше не знаю. Но ты должен терпеть все — вот мое условие. Все, понимаешь?» — «Это почему?» — «Это потому… — она улыбнулась детской жестокой улыбкой, — это потому, что ты старик!» Он помнил только, что положил ей руки на горло и сжал… Больше ничего. Провал в памяти. Он увидел себя уже в машине и даже не сразу сообразил, где он и что с ним. Вдруг душная светелка и Маруся на диване — живая, мертвую он не видел — предстали перед ним с такой мучительной силой, что он застонал, повалившись головой на руль, — омерзительный рев автомобильного гудка врезался в мозг и привел в чувство. Все было кончено, жить не имело смысла, и он пошел к ней. Ни про браслет, ни про отпечатки он не думал.

— Так кто ж стер отпечатки со стекла? — перебил Петя.

— Ты удивишься, когда узнаешь. Итак, он хотел попрощаться с ней и пойти в милицию. Проник через дыру в сад, перелез через подоконник — и почувствовал, что мешается в уме: Маруся исчезла! «Может быть, ничего не было и я видел жуткий сон?» Обегал все комнаты, выскочил в сад, огляделся. Значит, я не убил, она жива и убежала… наверное, в Москву», — почему-то решил он (вероятно, подсознательно боясь оставаться на месте преступления) и побежал, задыхаясь, через рощу к машине, вывел ее на шоссе и погнал как сумасшедший. В голове все вертелось красное пятно шали на спинке стула, оно сливалось с пунцовым сарафаном, с рубинами на браслете — огненное пекло, в котором он задыхался и жил потом три года. В стрессовых ситуациях, как говорят медики, усиливается чувствительность к красному цвету.