Только сегодня

Генри трахал меня как солдат, вернувшийся с войны. Последующие несколько дней мы были заняты только этим. Мне было стыдно признаться, что ощущение того, как я сейчас нужна Генри, доставляло мне большее наслаждение, чем секс с ним. Я позвонила Терри, этой доброй и чудаковатой мамаше детишек, с которыми я нянчилась, и попросила выйти на работу на день позже, так как иду на похороны. А когда я сказала, что скончалась моя подруга, она отпустила меня на всю неделю. Я написала всем, кроме Дила, что смогу увидеться с ними только в церкви. От него по-прежнему не было никаких вестей, и я, изо всех сил игнорируя омерзительное чувство вины, продолжала убеждать себя, что это знак того, что он не хочет общаться. Но, по правде сказать, я бы не смогла встретиться с ним, если бы он объявился. Ведь тогда мне пришлось бы вылезти из кровати Генри, покинуть упоительный альков его неуемного желания, где мы только и делали, что спали, трахались и время от времени выбирались на кухню за тостами. Генри часто плакал – просто рыдал в голос, – и я не знала, что мне делать. Иногда я просто обнимала его и молча гладила по волосам, иногда начинала целовать, и, как правило, это приводило к сексу. Вечером накануне похорон мы сидели на кухне и пили какао. Из одежды на нас были только шорты, которые мы в течение дня то снимали, то надевали.

– Завтра утром все соберутся здесь перед церемонией, – сказал Генри.

– Кто? – спросила я, чуть не поперхнувшись глотком горячего напитка.

– Моя семья, – ответил Генри, не отрывая взгляда от своей чашки.

– Ах да! Точно, – спохватилась я и зачем-то прикрыла рукой обнаженную грудь. – Я пойду домой тогда.

– Да нет, зачем. Ты можешь остаться, они не будут против.

– Я уверена, Генри, что будут.

– Нет, просто…

– Все нормально. Мне все равно нужно переодеться.

– А что с твоим платьем?

– Ты имеешь в виду мое новогоднее?

– Ну, оно черное.

Я улыбнулась в ответ.

– Да все правильно. Я пойду домой. Вам всем надо утром собраться, а мне здесь не место.

– Наверное.

Я опустила свою чашку в раковину и пошла собираться. Генри поплелся за мной в спальню.

– Вызову тебе такси, – сказал он.

– Да не надо, я на метро доеду.

Но он уже достал телефон и, похоже, делал заказ.

– Какой у тебя адрес?

Я замешкалась:

– Квадрант-гроув, семь.

– Будет через семь минут, – сказал Генри, закрывая приложение.

– Здорово.

Через какое-то время мы вышли на улицу и стали ждать такси. Я чувствовала себя так, будто меня без разговоров вышвырнули из фантастичной Нарнии. К тому же сразу разболелись ноги, отвыкшие от каблуков.

– Генри? – спросил таксист, открыв окно.

– Да, спасибо, – ответил Генри, открывая дверь. – До завтра, – сказал мне и склонился для поцелуя – быстрого и формального.

Он вытянулся так, будто старался как можно дальше держаться от меня.

– Пока, – обронила я.

Генри захлопнул дверь. Автомобиль покатил по улице.

– Вечер добрый, как поживаете? – приветствовал меня таксист.

– Отлично, спасибо, – отозвалась я, отвернувшись к окну.

Слезы застили мне глаза, размывая название ювелирных магазинов на Брутон-стрит. Я достала телефон и наконец-то написала Дилану:

Завтра увидимся??? Надеюсь, у тебя все хорошо. Фил.

– На Рождество получили что-нибудь особенное?

Я отвлеклась от экрана телефона и перехватила взгляд водителя в зеркале заднего вида.

– Ой, да ничего особенного. Все как обычно. А вы?

– О, миссус преподнесла нам… ой, как это вы называете? Премиум-подписку. Там куча всего.

– Да, это здорово.

– Ага! Так здорово. У вас есть?

– У меня? Э-э, нет, у меня нет.

– Заведите. Классная вещь, – твердил таксист.

Не найдясь, что ответить, я решила просто улыбаться, но, сообразив, что таксист меня не видит, передумала.

Лондон сиял. Когда мы вывернули на Парк-лейн, я опустила стекло. Из-за деревьев Гайд-парка доносились визг и смех с аттракционов ярмарки «Зимняя страна чудес», которая будет открыта все двенадцать дней рождественских праздников. Затем за окном потянулись умопомрачительные дома Риджентс-парка; состоятельные семьи, набив животы шоколадом, возлежали перед телевизорами. Я потерялась в окнах жилищ других людей: плетеные абажуры, забитые книгами шкафы, безупречные жизни. На Хейверсток-хилл была пробка.

– Уже почти приехали, – со вздохом оповестил меня таксист, будто я не ведала, что мы находимся за несколько улиц от моего дома.

На крыльце Королевской социальной больницы стояли пациенты в белых халатах, наброшенных на мешковатые больничные пижамы, и курили. А вдруг сюда скорая привезла Марлу? Я стала прикидывать, не ближайшая ли к дому Ханны здешняя станция экстренной медицинской помощи? Моему взору открывалось здание станции, желтые окна палат складывались в своеобразную мозаику. Оставалось надеяться, что никому не пришлось встречать Рождество в этих стенах.