На следующее утро Христос в последний раз отправился с своими учениками в притворы храма, и лишь только Он начал свою обычную проповедь, как явились и враги Его с своими коварными замыслами. На этот раз фарисеи явились вместе с своими противниками иродианами, т. е. партией, главной целью которой было поддерживать дом Иродов сохранением добрых отношений к римскому императорскому двору, для чего именно необходимо было подавлять среди иудеев все национальные и патриотические движения. Такой союз фарисеев с иродианами давал знать, что они решили поставить дело Христа на политическую почву и хотели обвинить Его в политической неблагонадежности. Они хорошо знали, как римляне опасались мессианских движений в иудейском народе – движений, для подавления которых им приходилось не раз тратить много усилий и средств. Христос недавно объявил Себя Мессией открыто перед народом; но так как тогда это объявление не повело ни к какому народному мятежу и потому не дало юридического основания для Его обвинения, то теперь они попытались добыть эти основания коварством. Прикрывая свое коварство внешним почтением и вежливостью, фарисеи подошли к Спасителю и просили Его разрешить им недоумение. «Учитель, – сказали они с льстивым притворством, – мы знаем, что Ты справедлив, и истинно пути Божию учишь, и не заботишься об угождении кому-либо; ибо не смотришь ни на какое лицо». Этим они как бы просили Его безбоязненно и нелицеприятно высказать им свое личное мнение, как будто они действительно нуждались в Его мнении для своего руководства в нравственном вопросе практической важности и были совершенно уверены, что только Он один мог разрешить удручавшее их недоумение. Но напрасны были все эти лукавые подходы и извивы змеиной лести. Острое жало и ядовитые зубы обнаружились сразу. «И так скажи нам: как Тебе кажется, позволительно ли давать подать кесарю, или нет?» Он должен, думалось им, ответить «да» или «нет». Если Он ответит «да», то одного этого достаточно будет, чтобы народ отвернулся от Него как от человека, признающего ненавистное иго язычников и, следовательно, не имеющего права на достоинство Мессии. Если же Он, с другой стороны, чтобы поддержать свое влияние на народ, ответит: «нет, непозволительно», то они сейчас же поймают его с поличным и предадут прокуратору как открытого мятежника, и Пилат немедленно и сурово расправится с ним, как недавно расправился с другими галилеянами, кровь которых он смешал с кровью принесенных ими жертв. С затаенным дыханием ожидали они ответа, но из уст Христа раздалось слово, которое сразу разбило все их злобные ковы. «Что искушаете Меня, лицемеры, – отвечал им Спаситель. – Покажите Мне монету, которою платится подать». Ему подали динарий, на лицевой стороне которого выбиты были надменные и красивые черты императора Тиверия, а на обратной его титул – Pontix Maximus. «Чье это изображение и надпись?» – спросил Христос. «Кесаревы», – отвечали совопросники. Тогда коварный вопрос их разрешался сам собой. «Итак, отдавайте кесарево кесарю и Божие Богу». Если они уже настолько потеряли свою политическую самостоятельность, что пользовались кесаревой монетой, то этим самым они признавали себя обязанными и платить подать кесарю, подобно тому, как, получив от Бога свое бытие и различные блага, они должны были это Божие отдавать Богу. Таким образом и этот замысл разлетелся в прах перед божественной мудростью Христа, и совопросники должны были смолкнуть. Но несмотря на такой ответ они впоследствии с наглой лживостью обвиняли Христа, что Он «запрещал давать подать кесарю» (Лк 23:2).