Предстоявшее им поприще было чрезвычайно трудно. Языческий мир находился в это время в наихудшем состоянии. Греция, блиставшая некогда своим умственным просвещением и славившаяся учеными и философами, представляла собой жалкую рабу, которая униженно пресмыкалась перед Римом, стараясь обольстить его своими поблекшими чарами и потворствуя самой гнусной разнузданности. Рим, славившийся простотой своих нравов, теперь потерял эту добродетель и, по выражению Сенеки, был сточной ямой всякой мерзости, или, по изречению ап. Иоанна, был блудницей, которая заставляла народы пить чашу ее блудодеяний. Находясь под гнетом необузданных полупомешанных императоров; развращаемая грязными театральными представлениями и ожесточаемая кровавыми зрелищами амфитеатра; киша всевозможными паразитами и обманщиками, острожниками и распутнейшими рабами; не имея никакой серьезной религии, никакого общественного воспитания; устрашаемая наглыми солдатами и обнищавшей чернью – столица мира представляла в этом периоде картину позора и бедствия, беспримерных в летописях мира.
Задыхаясь от внутреннего измождения, римский мир искал себе утешения в суеверии, чувственности и стоицизме. Суеверие главным образом состояло в привязанности к загадочным системам восточного жречества, в возбуждающих чувственность обрядах, в ужасных умилостивительных жертвах, заимствованных из разлагавшихся мифологий Египта или из грубо чувственных религий Галатии и Фригии. Все это настолько было опасно для нравственности и порядка, что уже задолго до этого времени сенат напрасно пытался запретить обряды, совершаемые в честь Изиды и Сераписа. Но все было напрасно. Язычество, видимо, разлагалось и находилось в томительной агонии, которую оно тщетно усиливалось смягчить наслаждениями самой постыдной чувственности и распутства. И среди этого поголовного развращения было лишь немного таких, которые еще ценили добродетель и держались простоты древней семейной жизни и религии. Эти немногие искали убежища в суровом стоицизме, но и он был слишком бездушен, чтобы давать хоть какое-нибудь удовлетворение настрадавшимся душам, которые жаждали истины в ее совершеннейшем выражении. И эту-то истину отправились проповедовать языческому миру скромные апостолы из Антиохии.
Взяв с собой Иоанна Марка, Варнава и Савл отправились в приморский порт Селевкию и отплыли на корабле на остров Кипр, как родину Варнавы и, следовательно, местность, которая могла служить наилучшим поприщем для начала великой деятельности среди язычников. На Кипре было самое разнородное население и среди его немало иудеев, так что в главных городах были синагоги. Апостолы, хотя и имели своим главным предназначением проповедовать язычникам, однако же никогда не упускали случая благовествовать и иудеям. Это не только согласно было с заповедью их божественного Учителя, но вместе с тем только через иудеев, именно через эллинистов и прозелитов, можно было лучше всего достигнуть и язычников.
Главным предметом проповеди было слово Божие и доказательство на основании его, что Иисус Христос, распятый иудеями, был Мессия, Спаситель мира. С этой проповедью они обошли весь остров, от Саламина на восточном берегу до Пафа на западном. Этот последний город, известный в греческой истории совершавшимися в нем оргиями в честь Венеры, был теперь резиденцией римского проконсула Сергия Павла. Это был образованный и знатный римлянин, но, подобно всем своим современникам, он уже изверился в своих богах и досуги своей службы посвящал таинственным и странным суевериям, которыми он окружен был со всех сторон. Это был вообще век, когда безверие уживалось рядом с самым грубым суеверием. Гордые римляне, потеряв всякую твердую почву в своей национальной религии, чувствовали себя вынужденными какой-то инстинктивной необходимостью искать хоть какого-нибудь сношения с невидимым миром, хотя бы даже при посредстве мистического волшебства Востока. Известно, что Марий обращался к предсказательству еврейки Марфы. В этот замечательный период авгуры, звездочеты, халдеи, математики, астрологи, маги, предвещатели, предсказатели судьбы, чревовещатели, снотолкователи отовсюду во множестве стекались в Рим и приобретали такое значение, что навлекали на себя негодование как сатириков, так и историков.