Толкователь болезней

Вот такой она была — легко приходила в возбуждение и восторгалась мельчайшими пустяками, скрещивала на удачу пальцы перед любым действием, исход которого был в той или иной степени непредсказуемым, например когда пробовала новый вкус мороженого или опускала письмо в почтовый ящик. Санджив этого не понимал и потому чувствовал себя глупцом, как будто мир таил множество чудес, которые он не мог предвидеть или рассмотреть. Он вглядывался в ее лицо, казавшееся ему ничуть не взрослым: безмятежные глаза, приятные черты, словно бы не до конца сформировавшиеся, как будто они еще только должны приобрести какое-то постоянное выражение. Получив прозвище в честь детской песенки, Искорка должна была все же излучать ребячью нежность. Теперь, на втором месяце их брака, некоторые вещи выводили его из себя: порой, говоря что-то, она плевалась слюной или, раздевшись на ночь, бросала белье в ногах кровати, а не в корзину для грязной одежды.

Они познакомились всего четыре месяца назад. Ее родители, которые перебрались в Калифорнию, и его родители, живущие в Калькутте, давно дружили и, общаясь через океан, в то время когда Санджив был в Пало-Алто^[11] в командировке, организовали вечеринку в честь шестнадцатилетия девушки из их круга, где представили друг другу Искорку и Санджива. В ресторане их посадили рядом за круглым столом с вращающейся тарелкой со свиными ребрышками, блинчиками с начинкой и куриными крылышками, и они сошлись во мнении, что все блюда одинаковы на вкус. Совпали они также в юношеской, но с годами не ослабевающей любви к произведениям Вудхауза и в нелюбви к ситару, а позже Искорка призналась, что ее очаровало то, как добросовестно Санджив подливал ей чай во время разговора.

И начались телефонные звонки, беседы длились все дольше, потом они стали ездить друг к другу — сперва он приехал в Стэнфорд,^[12] потом она в Коннектикут, после чего Санджив стал сохранять в пепельнице, оставленной на балконе, раздавленные окурки сигарет, которые Искорка курила на протяжении выходных, до следующего ее визита и потом пылесосил квартиру, стирал постельное белье, даже протирал от пыли листья растений — и все в ее честь. Искорке было двадцать семь лет, и, как он смог заключить, ее недавно бросил один американец, безуспешно пытавшийся стать артистом; Санджив жил одиноко, имел невероятно большой для холостяка доход и прежде никогда не влюблялся. По настоянию родителей они поженились в Индии, в присутствии сотен доброжелателей, которых Санджив едва помнил с детства, в период непрерывных августовских дождей, в красно-оранжевом шатре, увешанном гирляндами с разноцветными фонариками.

— Ты подмела чердак? — спросил Санджив Искорку позже, когда она складывала бумажные салфетки и подтыкала их под тарелки. Чердак был единственным помещением в доме, которое они еще не убирали после переезда.

— Нет пока. Подмету, обещаю. Надеюсь, это вкусно, — проговорила она, водружая дымящуюся кастрюлю на подставку с Иисусом. На столе красовались корзинка с итальянским хлебом, салат айсберг, тертая морковь с салатной заправкой и крутонами и бокалы с красным вином. Искорка не стремилась никого поразить своими кулинарными талантами. Она покупала в супермаркете готовую курицу и подавала ее с бог весть когда приготовленным картофельным салатом, продающимся в пластиковых контейнерах. С индийской едой, жаловалась она, много возни. Искорка терпеть не могла резать чеснок, чистить имбирь и не умела пользоваться блендером, поэтому не она, а Санджив по выходным добавлял в горчичное масло палочки корицы и гвоздику, чтобы приготовить съедобное карри.

Однако он должен был признать, что сегодня жена состряпала нечто необычайно вкусное и даже на вид аппетитное, с белыми кусками рыбы, перьями петрушки и свежими помидорами, блестящими в темном красно-коричневом бульоне.

— Как тебе удалось?

— Проявила фантазию.

— И что именно ты сделала?

— Просто побросала разные продукты в кастрюлю, а в конце добавила солодовый уксус.

— Много?

Она пожала плечами, отломив кусок хлеба и обмакнув его в свою тарелку.

— Как же ты не знаешь? Надо записать. Вдруг тебе придется снова это приготовить, например для вечеринки.

— Я запомню. — Искорка накрыла корзинку с хлебом кухонным полотенцем, на котором — она только сейчас это заметила — были напечатаны Десять заповедей. Она широко улыбнулась мужу и слегка пожала его колено под столом. — Признай уже: это благословенный дом.

Новоселье запланировали на последнюю субботу октября и пригласили около тридцати гостей. Все они были знакомые Санджива — сотрудники и некоторые индийские пары, живущие в Коннектикуте; многих из них он едва знал, но в холостяцкие времена они часто приглашали его по субботам на ужин. Санджив всегда недоумевал, зачем эти люди ввели его в свой круг. У него не было с ними ничего общего, но он всегда посещал эти собрания, чтобы поесть пряный нут и котлетки из креветок, послушать сплетни и поговорить о политике, поскольку у него редко случались другие дела.