Толкователи

– Могу себе представить, какова была эта цена! – сказала Сати.

Он вопросительно посмотрел на нее.

– Они хотели получить бессмертную часть вашего «я», – сказала она. В аканских языках не было слова «душа». Яра ждал, пока она объяснит подробнее. – Я думаю, Фоддердон сказал примерно следующее: «Вы должны уверовать. Уверовать в Единого бога. Уверовать, что только я, отец Джон, являюсь здесь Его единственным представителем, Его гонцом, Его гласом. Истинно только то, что говорит вам Он моими устами. Повинуясь богу и мне, вы сумеете раскрыть любые тайны, отворить любые двери в чудесную страну знаний. Но цена за такое Толкование будет высока. Ибо эти знания за деньги не купишь!»

Яра, на лице которого были написаны мучительные сомнения, неуверенно кивнул и задумался. После долгого молчания он сказал:

– Фоддердон действительно заявил тогда, что Исполнительному Совету так или иначе придется следовать его указаниям. Вот почему я и назвал его верховным мазом.

– Правильно. Им он и был.

– Я не знаю насчет остальных… Нам сказали, что среди них возникли разногласия, некоторые высказывались против намерений Фоддердона, и в результате правительство Аки решило отослать корабль назад, на Терру. Однако… я не уверен, что все случилось именно так. – Он явно чувствовал себя не в своей тарелке и подолгу обдумывал каждое слово. – Я знал одного инженера в Новой Альюне, который работал на «Аке-один». – Яра имел в виду межпланетный корабль, гордость Корпорации, который в данный момент находился в пути от Аки к Хайну. – Он говорил, что в качестве образца был использован корабль с Терры… Может быть, правда, он имел в виду всякие планы, чертежи и тому подобное, но было похоже, что он сам не раз бывал на том корабле. Мы тогда с ним здорово выпили… И я не уверен…

Те пятьдесят космических конкистадоров, пятьдесят миссионеров-юнистов, по всей видимости, сгинули в трудовых лагерях Корпорации. Сати понимала теперь, кто предал народ довза и как затем довза вынуждены были предать все население Аки!

Эта история горькой печалью легла ей на сердце. Все старые ошибки без конца повторяются снова и снова! Она тяжко вздохнула.

– Итак, не имея возможности отличить легатов юнизма от посланцев Экумены, вы с тех пор питаете к инопланетянам недоверие… Видите ли, Яра, я считаю, что ваше правительство поступило правильно, отказавшись от той сделки, которую предлагал отец Джон. Впрочем, я не исключаю и того, что для них это была просто форма борьбы за власть. Гораздо труднее понять, что для вас даже знания должны иметь и до сих пор имеют вполне определенную цену.

– Конечно, они ее имеют! – воскликнул Яра. – Только мы не знаем, какова назначенная вами цена. Почему ваши люди ее скрывают?

Сати уставилась на него в полном замешательстве.

– Не знаю, – проговорила она наконец. – Мне как-то даже в голову не приходило… Об этом нужно подумать.

Яра откинулся на спинку своего ложа; он выглядел очень утомленным и несколько минут лежал с закрытыми глазами. Потом вдруг очень тихо сказал:

– И дар этот – молния, – явно цитируя кого-то из Толкователей.

И перед мысленным взором Сати тут же возникла изящно выполненная надпись на белой стене: «…дважды раздвоенное дерево-молния произрастает с земли», и темные изработавшиеся руки Сотью Анга, сложенные «домиком» и прижатые к сердцу. «Это вам ничего не будет стоить…»

Они помолчали; каждый думал о своем.

Вдруг Сати спросила:

– Яра, вы знаете историю «Дорогой Такиеки»?

Он некоторое время изумленно смотрел на нее, потом кивнул. Ему явно не сразу удалось выудить из памяти детские воспоминания об этой притче. Он еще немного помолчал и твердо сказал:

– Да.

– Вот скажите: был ли этот дорогой Такиеки действительно таким уж глупцом? Ведь это же мать оставила ему в наследство мешок бобов. Так, может, он был прав, что никому не хотел отдавать материнское наследство, что бы ему ни предлагали?

Яра задумался.

– Мне эту историю рассказывала бабушка, – медленно проговорил он. – И я, помнится, думал: как хорошо было бы иметь возможность, как Такиеки, идти куда глаза глядят, и чтобы никто за тобой не присматривал, не поучал тебя! Я был тогда еще совсем маленький, и дедушка с бабушкой никуда меня одного не отпускали. И когда бабушка задала мне примерно такой же вопрос, что и вы, я честно сказал, что Такиеки, должно быть, просто хотел еще погулять на свободе, а не торчать на ферме, где будет ужасная скука. И тогда бабушка спросила: «А что же он будет делать, когда у него еда кончится?» И я сказал: «Может быть, он сумеет с кем-нибудь договориться. Возьмет и отдаст тем мазам часть своих бобов, а часть оставит себе и возьмет у них только несколько золотых монет, чтобы продолжать путешествие и иметь возможность по дороге покупать себе еду и где-то ночевать, если зима его в пути застанет».

Он слабо улыбнулся, вспоминая свои детские мечты о путешествиях, но тревога в его глазах все еще не погасла.

Вообще-то, лицо у него всегда было какое-то встревоженное. Сати, впрочем, хорошо помнила, каким оно могло быть суровым и неприступным. И каким однажды оно ей показалось… измученным!