Толстовский дом

Алена подвинулась к самому краю, теперь носки ее туфель упирались в проволочное ограждение. Она посмотрела вниз – во двор въехал синий «Москвич» Резников, остановился у их подъезда, Левин отец вышел из машины, открыл багажник… Алена смотрела и улыбалась – с крыши «Москвич» казался игрушечной машинкой, Левин отец игрушечным человечком, в игрушечном мире есть свои заботы… и поняла, как все на самом деле легко – шаг, один маленький шажок, и все ее проблемы решены. Алена сделала шаг – шаг назад, развернулась, направилась к слуховому окну – чердак, шестой этаж, пятый…

* * *

– Стучать не буду, лучше умру, – сказала Алена. Она и правда была готова умереть, только бы не стать стукачкой.

– Киска, у тебя тупые советские представления о жизни – почему сразу стучать?

– Не смей говорить мне «стучать на друзей не нужно, надо помочь Родине», я не такая дура!

Капитан посмотрел на Алену с выражением «а по-моему, такая».

– Что я должна делать?

– Все. Как в анекдоте: «Девушка, что вы делаете сегодня вечером?» – «Все». Да не смотри ты на меня как на врага…

Алена смотрела на Капитана как на врага… А в разговоре с врагом мы думаем о себе и только о себе. Напряженно думаем, что нам делать, как нам не проиграть, как переиграть врага, но наш враг – он ведь тоже думает, а вот это мы, как правило, опускаем. Если бы Алена не была так поглощена своими чувствами – она должна защитить отца, найти способ покончить с этим и отомстить, – она бы заметила, что Капитан был крайне удивлен, увидев ее снова.

Он был удивлен, что она вернулась, и даже отчасти испуган. Девчонка не выглядела покорной жертвой, она и сейчас выглядела так, что каждому было ясно – она из мира привилегий, ей ни с чем не нужно бороться, перед ней нет препятствий. Почему она вернулась?..

Он просто решил ее попугать. На самом деле у него ничего на нее не было. Она ведь сама сказала: фотографии несовершеннолетней – сомнительная вещь. Девчонка не дура, ох не дура… Почему она вернулась?

Но раз уж вернулась…

– Неприятных клиентов у тебя не будет, это я тебе обещаю. Деньги можешь забирать сразу, а можешь оставлять пока у меня, забрать, скажем, через полгода, набежит большая сумма… Что? Ты должна быть дома не позже девяти?.. Киска моя детсадовская… Теперь самое главное.

Если бы Капитан узнал, почему Алена вернулась, он бы уверился в этом своем «такая дура», и многие, почти все, согласились бы с ним. Логика – а Алена обдумывала свое решение с абсолютно холодным носом, стараясь отключить себя от эмоций, – логика была за то, чтобы признаться отцу и попросить о помощи. Но ее решение было против всякой логики, абсолютно безумное, и сама Алена, сознавая, насколько оно безумное, даже отчасти стыдилась своей сентиментальности.

Принять решение оказалось проще, чем выслушать «самое главное». Алена, что было при ее красоте и положении понятно и простительно, была искренне убеждена, что ничего плохого с ней не случится, что на самом краю придет спасение, что она – неприкасаемая. Совсем как глупый чиновник у Салтыкова-Щедрина, который считал, что волки в лесу не тронут, не посмеют тронуть его, человека в мундире… Что с ним произошло, его сожрали? Конечно, сожрали… Самое главное было – от нее требуется быть девственницей, ее будут продавать как девственницу.

«Все не так», – подумала Алена. Это было первое горестное знание в ее жизни, первое и очень глобальное – все не так.

Отец – не Главный и Сильный, она не неприкасаемая, любовь на самом деле подстава, цена некоторых вещей не сразу ясна, и иногда приходится заплатить больше, чем собирался, и в самой трудной ситуации человек всегда один. Отнеслась Алена к этому новому для себя знанию философски и с долей азарта, взглянула на Капитана, как боксер в нокауте, который, утирая кровь, поблескивает глазами: сегодня я побит, но завтра будет завтра, и мы еще посмотрим, кто кого!.. Ну, а следующая мысль Алены была: «Хорошо, что успела передать письма в защиту Мишеньки».

…В квартире на Боровой Алена побывала еще один раз, на прощание. Принесла книги, а новые не взяла, мрачно пошутила: «От правозащитной деятельности мне придется отказаться, меня бы саму кто-нибудь защитил…» В ответ хозяин квартиры предложил ей помощь правозащитников… а может быть, ей нужен обычный юрист или врач, к примеру, гинеколог? Жизнь приучила его реагировать на слова как на всего лишь слова, а понимать по другим признакам – дрожащие губы, неожиданный жест расскажут больше, чем слова. Эта девочка-красавица упоенно кокетничала, смотрела «в угол, на нос, на предмет», надувала губки, хлопала ресницами и ненароком подставляла взгляду пышную грудь – вылитая Мерилин Монро, но в девочкиных глазах застыла слишком уж взрослая горечь, пожалуй, даже для настоящей Мерилин слишком взрослая.

Дневник Тани

22 декабря

Пусть на моей могиле напишут: «Она ненавидела математику». Стоило бы ненадолго умереть, чтобы разжалобить, устыдить и поставить на место этих эгоистичных, жестоких, равнодушных к моим страданиям тиранов. Шутка.

А может быть, и не шутка.