Тольтекское искусство жизни и смерти: история одного открытия

– С каких это пор тебя интересуют цели и смыслы, дон Мигель? – саркастически заметил дед. – Пусть Гвадалахара остается на своем месте. Ты считаешь, что умы всех людей подобны пустыням, отторгающим любое семя?

– Я не могу изменить разум, если он того не желает.

– Ты можешь вернуть своему телу здоровье, – отпарировал Леонардо. – А потом решай, есть ли тебе дело до людских умов.

– Мне нет до них дела.

– Правда? И до умов твоих сыновей и их будущих сыновей?

– Им сейчас и так хорошо и спокойно – с отцом ли, без отца ли.

– Им сейчас совсем не спокойно, m’ijo

. Они ведут войну, которую им самим не закончить.

Мигель молчал, представляя, как Хосе в эти дни борется со своими сомнениями. Парень и так уже до смерти настрадался. Но что он может сделать сейчас для Хосе, когда сам так ослаб телом, что ему совсем не до борьбы?

– Ты можешь наполнить собой мальчика, – сказал Леонардо, нащупывая возможность победить в этом споре. – Ты можешь дать ему всю мудрость нагуаля, отдать всего себя, если посчитаешь нужным. Отдать ему все, что у тебя осталось. В это самое мгновение он сидит дома и изобретает собственное учение, опираясь только на интуицию, проповедует стенам, как вдохновенный безумец, которым ему суждено стать!

Старик поправил шейный платок и немного выпрямил спину.

– Да, я мог бы это сделать, – ответил Мигель со слабой улыбкой. – Я мог бы помогать ему, как он помогает мне. И смог бы все отдать.

– А другим? Им тоже нужен отец и наставник, хотя сейчас они могут и не понимать этого. Ты им нужен.

– Мои дети, – пробормотал Мигель, вызывая в сознании их образы.

Оставил ли бы он их в нынешних обстоятельствах, если бы у него был выбор? Конечно, дон Леонардо прав, – в конце концов, он человек разумный и с воображением. Он понимает, что ребята заслуживают не меньше, чем любой другой ученик, что они могли бы использовать знания, чтобы установить более тесный контакт с жизнью. Научившись по-настоящему осознанности, они стали бы видеть больше и дальше. С помощью такого расширенного видения они смогли бы заглянуть за пределы знаний – и совершить прыжок. И все же при мысли о продолжении учительства Мигель чувствовал усталость.

– Знаешь, не осталось у меня желаний для этого мира, – сказал он. – Ни запала, ни страсти.

– Нет запала? Дон Эсикио пришел бы в ужас!

Оба рассмеялись, и обоим, вроде бы без видимых причин, стало легче. Леонардо положил руку Мигелю на плечо. Оно было еще крепким. Да, внук исхудал, мышцы у него ссохлись, но в нем оставалась жизненная сила, ждавшая своего часа, она еще могла запылать.

– Maestro[68], одна из граней воина – любовник. Тебе стоит подумать над этим. Любовник должен быть всегда бодр и готов к действию.

Дон Леонардо бросил взгляд на женщину, сидевшую рядом с ним, и понизил голос. Он не любил говорить о таких вещах в присутствии дам.

– Любовник должен быть наготове, – настойчиво шептал он. – Он должен навострить глаза, уши и все свои чувства, чтобы улавливать знаки малейшей неудовлетворенности своей подруги. Глаза его должны всегда блестеть, а руки постоянно быть при деле. Никакой лености, никакой вялости: кровь его должна быть готова вскипеть. Никакого отдыха! Нельзя пропускать ни единого вздоха, знака, заигрывания. Необходимо отвечать на все ее вздохи и тщательно рассчитанные намеки. Страсть нужно встречать страстью. У женщины не должно быть ни малейшего подозрения, что в тебе стало меньше пороху или желания.

– Слишком поздно, abuelito, – пожал плечами Мигель, но глаза его весело поблескивали.

Старик сменил тон:

– Я понимаю, сейчас боль твоего тела заслонила от тебя все. Умерев несколько раз, ты…

– По крайней мере три раза.

– Умерев много раз, ты, может быть, считаешь, что тебе простительно впасть в апатию, но…

– Да, простительно.

– А как же женщины, которых ты любишь? Ну да, ты можешь спросить: «Зачем я им сейчас, когда я лишь половина мужчины?» Ответ…

– Меньше половины.

– Ответ таков: ты нужен был им тогда! – прокричал старик с такой интонацией, как будто все это было очевидно. – Они помнят. Их жажда не утолена, их страсть не остыла. Эти женщины продолжают звать тебя во сне!

– Я в этом не уверен.

– Не глупи! Они зовут тебя, но ты не обращаешь внимания. Ты утратил свой воинский дух.

– Будут другие любовники, будут воины лучше. Больше не за что сражаться, нечего завоевывать.

– И нечего спасать? – спросил Леонардо. – Нечего, Мигель? Некого?

Мигель смотрел на деда и видел за его затуманившимися глазами силу тысячи солнц. Он задумался над словами старика и вспомнил те полдня, что они провели вместе так много лет назад. «Единственный конфликт – это борьба правды с ложью», – сказал ему тогда дон Леонардо. Истина одна, но лжем мы себе постоянно. Как же быть с Лалой, повелительницей лжи? Оставит ли он ее и дальше совершать многочисленные опрометчивые поступки, пока он еще в состоянии дышать? Пренебрежет ли он возможностью посеять еще несколько зерен истины – если у него есть выбор?