Том 1. День триффидов. Кукушки Мидвича

— Дорогая, — сказал Зиллейби, глядя через обеденный стол на жену, — если ты случайно выберешься этим утром в Трайн, может, ты купишь там большую банку «Бычьих глаз»?[25]

Анжела переключила свое внимание с тостера на мужа.

— Милый, — заявила она без особой нежности в голосе, — во-первых, если ты поднатужишься и вспомнишь, что было вчера, то поймешь, что никакой возможности поехать в Трайн нет. Во-вторых, у меня нет ни малейшего желания снабжать Детей сладостями. В-третьих, если ты предполагаешь пойти в Грейндж и показывать там свои фильмы сегодня вечером, то я решительно возражаю.

— Запрет на выезд снят, — ответил Зиллейби. — Вчера вечером я разъяснил им, как это глупо и нерационально. Их заложники все равно не смогут сбежать всем скопом без того, чтобы известие об этом не дошло до них через мисс Лэмб или мисс Огл. А сколько именно будет заложников, совершенно неважно — половина или четверть жителей образуют такой же прочный щит, как и все население. Более того, я объявил им, что отменю свою лекцию по Эгейскому архипелагу, если половина из них будет отсутствовать из-за своей постовой службы, валяя дурака на дорогах и тропинках.

— И они согласились? — спросила Анжела.

— Разумеется. Они, знаешь ли, вовсе не глупы. И прекрасно разбираются в аргументации, если она разумна!

— Вот как! После всего, что мы тут перенесли…

— Но это действительно так! — запротестовал Зиллейби. — Только когда они нервничают или испуганы, они делают глупости, но разве мы в подобных ситуациях поступаем иначе? А поскольку они совсем юные, их поступки несоразмерны намерениям, но разве не все в юности поступают так же? Кроме того, они встревожены, взвинчены, а разве мы не были бы взвинчены и встревожены, если бы над нами висел кошмар того, что произошло в Гижинске?

— Гордон! — воскликнула миссис Зиллейби, — я просто отказываюсь понимать тебя. Дети повинны в смерти шести человек. Они убили их. И все это наши знакомые, а сколько еще покалеченных, причем сильно! В любой момент то же самое может произойти и с каждым из нас. А ты их защищаешь

?!

— Конечно нет, родная. Я просто объясняю тебе, что в случае опасности они делают ошибочные шаги, защищая собственные жизни. Им это известно, и они нервничают, совершая ошибку за ошибкой, решив, что время уже наступило.

— Значит, мы должны сказать им: «Нам очень жаль, что вы по ошибке убили шестерых. Давайте забудем об этом»?

— А что предлагаешь ты? Предпочитаешь возбуждать в них чувство антагонизма? — спросил Зиллейби.

— Конечно, нет, но, если закон, как ты доказываешь, не может быть к ним применен, — хотя я никак не возьму в толк, какая польза от законов, если они не берут в расчет то, что известно каждому, — но, если дела действительно обстоят таким образом, это вовсе не значит, что мы не должны ни на что обращать внимания и делать вид, будто ничего не случилось.

Санкции могут быть не только правовыми, но и нравственными…

— Я бы на твоем месте был осторожнее, дорогая. Нам только что продемонстрировали, что санкции с позиции силы губительны для обеих сторон, — серьезно ответил ей Зиллейби.

Анжела поглядела на него с удивлением.

— Гордон, я тебя не понимаю, — повторила она. — Мы с тобой о многом судим совершенно одинаково. У нас одни принципы, но сейчас я тебя не узнаю. Нельзя же игнорировать то, что произошло. Это было бы все равно что простить преступление.

— Ты и я, родная, пользуемся разными мерками. Ты судишь исходя из социальных стандартов и обнаруживаешь преступление. Я подхожу с позиций межвидовой борьбы и нахожу не преступление, а жуткую первозданную необходимость. — Тон, которым были сказаны последние слова, совсем не походил на обычный тон Зиллейби, что заставило нас пристально вглядеться в выражение его лица — в выражение лица человека, чья ирония и точность формулировок придавали «Трудам» гораздо большую весомость, чем мог воспринять поверхностный читатель, дилетантски схвативший лишь жонглирование словами. Впрочем, он тут же опустил забрало, сказав: — Мудрый ягненок никогда не станет дразнить льва, ягненок постарается умиротворить его, выиграть время и тем самым сохранит надежды на лучшее.

Дети любят «Бычий глаз» и ждут леденцов с нетерпением.

Его глаза встретились с глазами Анжелы, и, казалось, они не могли оторваться друг от друга. Я видел, как недоумение и боль уходили из ее взора, уступая место вере и такому отчаянию, что мне стало страшно.

Зиллейби обратился ко мне:

— Боюсь, кой-какие дела требуют моего присутствия тут сегодня утром, дружище. Может быть, вы захотите проверить, снята ли блокада, и отвезете Анжелу в Трайн?