Том 1. Дьяволиада

― Кхм… нет… газеты мало приходится.

― Достаточно. Каэнпе.

Следующая. Тоже стремится в детский дом.

― Что будете делать с детьми?

― Праздники… 1-е мая.

― Гм… ну, а кроме праздников. Например, вот если придется по религиозному вопросу с детьми гово…

― Я против всякой религии! — бодро отвечает кандидатка.

― Гм… ну, это хорошо. А вот с детьми если придет…

― Религия — дурман для народа! — уверенно отвечает учительница.

― Ну да. Но если с детьми придется…

― Да, церковь отделена от государства!

― Ну да. Но если придется с детьми говорить по вопросу о религии. Вот, например, слышат дети колокольный звон. Заинтересуются. Какое собеседование с ними устроите?

Молчание.

― О комплексном методе преподавания что скажете?

― Я что-то не слыхала о нем…

― Гм. Достаточно.

Молодой учитель из захолустья — из города Сурожа. Приехал сюда учиться в медико-педагогическом институте. Средств нет. Хочет поступить преподавателем в школу.

― Как же вы будете совмещать институт со школой? От этого вред и институту и школе.

― Что поделаешь, — вздыхает, — многие так делают. Придется жертвовать частью лекций. Трудно приходится.

И, действительно, видно, трудно. Полушубочек старенький на нем. Замасленная рубашка.

Комиссия начинает задавать вопросы. Складно рассказывает об устройстве экскурсии.

― Почему весной хотите устраивать экскурсии?

― Весной природа возрождается. Будут наблюдать распускание цветов.

― Какой первый цветок встретите. Самый ранний?

― Сон-трава.

Еще вопросы. Отвечает продуманно. На наиболее замысловатые вопросы честно говорит:

― Этого я сам не уяснил себе.

Комиссия совещается и дает ему испытательный стаж.

Вот квалифицированная. С высших женских курсов. Оканчивает Петровскую академию. Желает во 2-ю загородную школу с сельскохозяйственным уклоном. Можно. Капе.

Вот уже пожилой учитель. В руках фуражка с вылинявшим бархатным околышем. Преподавал в провинции в Моршанске в школе 2-й ступени французский язык и русский. Писал в газетах. Вот его стихотворение «Учащейся молодежи». Гимн.

― Переведите ваш гимн на французский язык.

― A la jeunesse étudiante… — начинает учитель, — …nous espérons…

Немного запинается.

― Произношение у вас неважное. А вот по русскому языку расскажите, что делали?

― Я должен сказать… — учитель, кашлянув, продолжает, — на занятиях тяжело отражалось отсутствие топлива… Дров не было. Холодно. Но кое-что все-таки сделали.

Рассказывает, как разбирал произведение Горького, Чехова, по поводу темы «Об общественном служении».

Комиссия совещается, признает его достойным занять место преподавателя русского языка.

Еще идут. Все больше неквалифицированный элемент. Мало читали. Мало знают. Вялы, безынициативны.

Но вот одна. Хочет в детский дом. Отвечает бойко. Есть навык, сметка. Сбивается только на одном. Комиссия спрашивает о том, какие стихотворения даст в первой группе детям.

― А вот тютчевское:

Умом Россию не понять,Аршином общим не измерить:У ней особенная стать —

В Россию можно только верить…

― Это дали бы?

Учительница мнется…

― Это! Кхм…

― Как бы вы объяснили слова: «В Россию можно только верить»?

Вздыхает. Мнется.

― Сами как бы их истолковали?

Молчит.

― Ну как их истолковать?

― Н… не знаю, — сознается учительница.

За дверью все меньше народа. Уменьшается стопка заявлений. Проходят последние.

Молодой человек с треском проваливается — ничего не читал. Пыхтит. Молчит. Каэнпе.

Молоденькая учительница из провинции. Ничего не читала. Знаний никаких. Краснеет. Кудряшки прилипают ко лбу.

Плохо. Каэнпе.

― Все, — говорит секретарь. Комиссия встает и расходится. По коридорам бодро уходят те, что отвечали удачно, и несчастливцы, чующие отрицательный ответ.

Комната пустеет. Пустеет коридор.

«Голос работника просвещения», 1923, № 4.

В школе городка III Интернационала

Полдень. Перемена. В гулком пустынном зале звенят голоса.

― Вол-о-о-дя!

Круглоголовый стриженый малый, топая подшитыми валенками, погнался за другим. Нагнал, схватил.

― Сто-ой!

Две девочки, степенно сторонясь, прошли в коридор. Под мышкой ранец, у другой связка истрепанных книжек. Туго заплетены косички и вздернуты носы. Прошел преподаватель, щурясь сквозь дешевенькие очки. На преподавателе студенческая тужурка, косоворотка, на ногах тоже неизбежные валенки.

― Володька! Володька!

И Володьку к стене спиной — хлоп!

Разъяренный Володька полетел за обидчиком. Засверкали Володькины пятки. Володька маленький, а ноги у Володьки как у слоненка, потому что валенки.

Сверлит в зале звон. Гулкие коридоры. Полдень. Перемена.

В музее тишина и глухо доносится в светлую комнату Володькин победный вопль.

В музее тишина и стены глядят бесчисленными цветными рисунками. И-с-т-о-р-и-я р-е-в-о-л-ю-ц-и-и. Печатными крупными буквами. Ниже рядами ученические рисунки. 9 января 1905 года. Толпой идут рабочие. Вон — цветные баррикады. Забастовка.