Том 1. Юмористические рассказы

Сдавленный хриплый шепот, шепот шекспировского заговорщика-убийцы отвечал мне.

— Ямщик ваш сказывал… ехать хотите. Я довезу… Единым духом, и комар носа не подточит.

— Да ты кто же такой? — тревожно недоумеваю я. Он наклонился ко мне так близко, что нос его, напоминающий прошлогоднюю, уже начавшую прорастать картофелину, приходится под полями моей шляпы:

— Ямщик я… Только молчок! Чтоб без ябеды… Четверка коней. Вещи потихоньку вынесу, и комар носа не подточит.

Я вернулась в комнату, и мы несколько минут совещались с Софьей Ивановной.

— Уж очень он какой-то… странный, — беспокоилась я.

— Ах, пустяки! Человек как человек. Просто немножко нервный.

* * *

Софье Ивановне очень хотелось ехать, и мы решили вверить свою судьбу нервному ямщику.

Он забрал наши вещи и повел нас какими-то окольными путями. Вел долго через какие-то заборы и канавы и все время нервничал. Поминутно оборачивался на нас, останавливался, прислушивался, строго цыкнул на мою спутницу, когда та, взглянув на Терек, воскликнула «феерично!», и молча погрозил мне пальцем, когда я споткнулась.

Наконец мы вышли на дорогу, где действительно ожидала нас коляска, запряженная четверкой.

— Единым духом! — хрипел ямщик, влезая на козлы. — Завтра утром ваш-то приедет за вами…

Мы тронулись. Лошади бежали лениво, медленно. Холод был сырой и пронизывающий. Временами я слышала, как моя соседка стучит зубами, словно собака, которая зевнула. Я закуталась, насколько могла лучше, и пробовала заснуть, но ямщик не давал покоя. Ежеминутно просовывалась его голова под верх нашей коляски. Я видела круглые сверкающие белки, слышала прерывистое дыхание и сдавленный шепот.

— На отчаянность иду! Ежели кто теперь, да с этаким делом…

— Господи! — вся дрожит Софья Ивановна. — Да ведь он и правда сумасшедший. Что он говорит — ничего не понимаю!

— Да как же он тогда может быть ямщиком? Его бы не держали на месте, если бы он был сумасшедший.

— А кто вам поручится, что он ямщик? — чуть не плачет она. — Купил себе лошадей и коляску; ведь между ними тоже богатые бывают, между сумасшедшими-то… Купил и возит по полям людей… Мании разные бывают…

— Так как же нам быть?

— По-моему, выпрыгнем потихоньку и спрячемся в горах… Может быть, кто-нибудь подберет нас утром… Все лучше, чем быть под властью сумасшедшего.

— Тпрру!

— Ай, что такое? Зачем он остановил лошадей? Мы действительно стоим на месте.

Перед самым лицом моим ворочаются страшные белки.

— Вылезайте скорее! Тутотка за откосом постойте… О, Господи!

— Голубчик! — вопит Софья Ивановна. — Боже мой! У него острый припадок!.. Голубчик, не убивай нас… Мы… мы тоже сумасшедшие… Я понимаю, что тебе нездоровится… Ах! mourir si jeune!.. Ты поправишься… специалисты… доктора — психопаты…

— Скорей выходите! Ох, отчаянность моя! — убеждает нас трагический хрип. — За поворотом хозяйские лошади видны… Погуляйте по дорожке-то, а я быдто порожнем… быдто порожнем…

Делать ничего не оставалось. Мы вылезли и спрятались за камень. Через несколько минут мимо проехал экипаж. Затем наш ямщик разыскал нас и пригласил ехать дальше.

— Все равно, здесь ли убьешь, в коляске ли… — пролепетала Софья Ивановна, и мы покорно последовали за нашим палачом.

Отчаяние придает храбрости.

— Голубчик, — рискнула я, — чего ты все так пугаешься! Ты больной?

— Не-ет… Штрафу боюсь, барыня. Потому я обратный ямщик… У нас обратный закон порожнем ехать…

— Ах, подлый! — радостно возмущается Софья Ивановна. — Да как же ты смеешь, не предупредив, делать нас соучастницами твоих проказ? А?

— Единым духом! — оправдывается ямщик, и мы едем немного успокоенные…

* * *

Под моей головой локоть Софьи Ивановны. Это ничего. Немножко больно, но я утешаюсь мыслью, что ее локтю от моей головы еще больнее.

Так сладко дремлется.

Снится, что мы уже приехали и ложимся спать в чистые мягкие постели, где так тепло и спокойно и, главное, — совсем не трясет.

Тут вдруг я начинаю чувствовать, что и правда совершенно не трясет.

— Qu'est се que c'est? [31]

— пищит голос Софьи Ивановны. — Ведь мы опять стоим?

Я очнулась. Мы действительно стояли среди дороги. Вдали мелькал огонек — верно, станция близко. Ямщик вертелся около лошадей и поправлял какие-то ремешки.

— Что у тебя там оборвалось? — спрашиваю я. — Уж вези скорее, и так три часа шестнадцать верст едем.

Ямщик подошел и сострадательно покачал головой.

— Нет уж, барыня, дальше мне вас везти несподручно. Вишь на станции огонь… Стало, не спят, стало, увидят, стало, меня по шапке…

— Так не ночевать же нам здесь!

— Нет — зачем ночевать! Кто ж говорит, что ночевать. Это нехорошо — на дороге ночевать. Вы себе пойдите на станцию, тут и полверсты не будет, я потом потихоньку подъеду, порожнем, значит.

— Как — порожнем? — возмущаюсь я. — А вещи-то?

— А вещи уж вам с собою прихватить надо, потому мне с вещами нельзя. Потому у нас обратный закон порожнем ехать.

— Да где же нам дотащить столько вещей! Ты с ума сошел!

Мы чуть не плачем. Ямщик с самым добродушным видом выгружает вещи на шоссе.