Том 1. Извне. Путь на Амальтею. Стажеры. Рассказы

Писатели Стругацкие начинали, как почти все дебютанты, — с повторения уже пройденного литературой. Сейчас трудно в это поверить, но их первая повесть «Страна багровых туч» была вещью заурядной, на тему тоже более чем заурядную в научной фантастике: путешествие на Венеру. Рецензент «Юности» со вкусом прошелся по этой книге — и за дело. Однако же — я помню свое первое впечатление — в «Стране...» было нечто свежее, как запах молодой хвои; она решительно отличалась от ужасающе скучной фантастики пятидесятых годов. А затем удивленные наблюдатели — таких было порядочно, фантастика входила в моду — увидели, как молодые писатели стали с бешеной энергией выдираться из пеленок. За три года опубликовали пять — пять! — повестей, как бы торопясь миновать тренировочный плац космической НФ. Их темп поражал воображение. Они искали свой голос и свою тему и в этих поисках успели детально разработать целый мир — земной и космический, населить его людьми, поначалу несколько схематичными, но оживающими буквально с каждой страницей. Стругацкие пытались преодолеть каноны технической фантастики, не выходя за пределы этих же канонов, — писатели-братья фонтанировали: рождались фантастические изобретения, придумывались звездолеты и породы скота, системы подвоза продуктов и школьного образования и Бог знает что еще. А может быть, они ничего не преодолевали, прекрасная ведь игра — создание собственного мира! Позже стало понятно, что эта игра-работа не пропала втуне: Стругацкие действительно создали свою державу, фантастический вариант фолкнеровского округа Йокнапатофы — суперсюжет, охвативший тринадцать романов и повестей.

С такой же поразительной быстротой они нарабатывали свое мастерство прозаиков. Их третья по счету повесть, «Путь на Амальтею», написана уже свободным, летящим пером; знатоки помнят и цитируют ее до сих пор. В ней чувствуется «коготь льва» — обаяние таланта, нечто, едва поддающееся объяснению. Слово Стругацких звенит, словно вдоль строк протянута тончайшая нить радости.

В том же начальном, разгонном периоде их работы произошел первый поворот: персонажи Стругацких перестали штурмовать иные планеты и вздымать целину XXII века; они взглянули назад: из нашего будущего в наше прошлое. Появилась повесть «Попытка к бегству», написанная как бы не совсем уверенно: писатели еще изобретают глайдеры, скорчеры, квазиживые механизмы; весь реквизит взят из бравурного, полуденного Будущего. Повесть поначалу развивается как юмористическая — даже с оттенком клоунады: «Закрой-ка люк! Сквозняк!» — это в момент старта космического корабля, события, которому надлежит быть серьезным и торжественным... Но на другом конце космического прыжка — резко, безжалостно — кровь, погибель, хруст костей. Страшное, черное средневековье.

«Дверь с визгливым скрипом открылась ему навстречу, и из нее выпал совершенно голый, длинный, как палка, человек. Он повалился на обледенелый сугроб и мертво стукнулся о стену хижины». Вот так — потешный люк звездолета и дверь туда, где погибают лютой смертью...

Позволю себе литературоведческий комментарий. Дверь, люк, порог — вообще перелом пространства, вход куда-то — в литературе имеют особый смысл. Наш великий литературовед М. М. Бахтин ввел в научный оборот понятие хронотопа — единого времени-места действия. Он писал, что у Достоевского в хронотопе порога «совершаются события кризисов... прозрений, решений, определяющих всю жизнь человека». То, что молодые писатели, и слыхом не слыхавшие о безвестном тогда Бахтине, открыли для себя этот прием — факт, воистину поразительный. Открыли — не было это случайностью, ибо через год после «Попытки...» Стругацкие закончили роман «Трудно быть богом», композиционно построенный на символах порога, дверей, за которыми — события, ломающие всю жизнь человека. Во вступлении к роману фигурирует дорожный знак, запрещающий проезд дальше; в финале — запретная дверь; если ее миновать, герой перестанет быть человеком — превратится в убийцу.

И ведь не то что монографии — нет ни одной опубликованной статьи о поэтике Стругацких!

«Попытка к бегству» и «Трудно быть богом» — вещи во всех смыслах пороговые для Стругацких. Из развлекательно-поучительной фантастики они шагнули в философскую литературу. Родились новые писатели, совершенно самостоятельные и ни на кого не похожие. Период ученичества завершился.

В «Попытке...» они как будто не замахивались на многое. Еще раз сказали о средневековой сути фашизма и предупредили, что темная страсть к насилию живуча, что ее с наскока не преодолеть — должны пройти века и века, прежде чем восторжествуют разум и человечность. Не замахнулись — не намекнули, что сталинизм ничем не лучше гитлеризма и его не одолеешь разом — оттепелью или решением партийного съезда. Не посмели? Думается, просто двигались в своей последовательности, как вело сердце. Фашизм они ненавидели с детства, а сталинизм только учились ненавидеть. Они писали о старой боли, о том, что еще ныло, как старые переломы.