Том 1. Нравы Растеряевой улицы

Как я уже сказал, Татьяна была самая рассудительная из всех швей, работавших у Марьи Петровны. Каждое сердечное несчастие той или другой из подруг ее еще более укрепляло Татьяну в уверенности, что ее век действительно очень долог. Да и, кроме того, обращение ее с мужчинами показывало, что она подозревает почти всех мужчин в мире в самых грубых поползновениях. Она, не робея, отталкивала непрошеного обожателя, если тот предлагал пройтись «под ручку» или был настолько предупредителен, что охотно брался проводить ее до дому. Татьяна спасовала в одном, повторяю, совершенно невероятном событии.

Однажды, часа в два дня, возвращалась она из лавки с тесемками в руках. В это время кто-то, не говоря ни слова, подхватил ее «под ручку» и спокойно произнес:

— Куда ты, милочка, бежишь?

Татьяна в испуге бросилась от своего кавалера; но тот крепко держал руку ее и, улыбаясь, говорил:

— О, глупая!

— Отстаньте! — крикнула Татьяна.

Татьяна начала отбиваться и наконец вырвалась. Тотчас же она юркнула под ворота. Господин в пуховой шляпе, с сероватыми усами, улыбался и шел за ней следом. Наконец она добралась к двери своей квартиры. Господин остановился рядом с ней.

— Уйдите, ради бога! — убедительно просила его Татьяна, боясь хозяйки, которая в эту пору обыкновенно бушевала в мастерской.. — Хозяйка дома, она увидит… Подумает…

— Что ж такое? Как ее звать?

Танечка решительно не знала, что делать. Вдруг она отворила дверь, юркнула в кухню и заперла дверь на крючок.

— Слава богу! — говорила Татьяна, очутившись в кухне и дрожа от испуга.

В это время неожиданно раздался звонок с парадного хода.

— Татьяна, отвори! — приказала Акулина.

— Ну-ко он?

— Отвори!

Звонок повторился. Татьяна отворила: это был он.

— А! вот и ты! Ну, проводи меня в комнату…

— Барин, голубчик! Тут хозяйка!

— Ну, в кухню проводи! Хозяйка? Что ж такое? Где кухня?

Барин прошел в переднюю и потом в кухню.

— Кто там? — крикнула сверху хозяйка.

— Это… к Акулине! — ответила Танечка.

Между тем барин уселся в кухне на лавке; снял шляпу, закурил не спеша папироску — и разговорился с Акулиной. Барин был так прост с ней, несмотря на то, что, по-видимому, был очень богат, что Акулина тотчас же растаяла перед ним. Через две-три минуты к Татьяне, присутствовавшей в кухне, присоединились две-три подруги сверху, и барин просто обворожил их. Он показывал, например, ключик от своих золотых часов: в ключе была сделана микроскопическая картинка клубничного свойства; девушки смотрели и помирали со смеху; дверь из кухни поэтому заперли. Такого же свойства картинки были сделаны у барина в палке, в папироснице и, кажется, во всех пуговицах жилета. Барин все это показывал им и вместе с ними смеялся. В заключение он показал свою палку; все нашли, что в палке нет ничего особенного. Тогда барин из палки сделал стул, и каждая из девушек считала обязанностью присесть. Даже Акулина попробовала и нашла стул великолепным.

Все были в восторге.

Показав стул, барин опять сложил его в палку, взялся за шляпу и сказал Татьяне весьма ласково:

— Так уж, милая Танечка, я у вас буду опять!

— Ах нет, нет.

— Буду, буду-с!.. Непременно-с!.. К пяти или к шести часам в четверг… Поедем, погуляем!

— Что вы! что вы! — закричали все девушки.

— Непре-мен-но-с! К шести часам!

Барин скрылся.

Танечка, да вообще весь швейный мир решительно не знали, что подумать об этом и что тут делать. Самое вероятное было то, что храбрая Татьяна начала бояться незнакомого господина, как барина.

Акулина не могла ничего присоветовать. Сказать хозяйке — та не поймет, в чем дело, разорется, подумает бог знает что и изобьет. Я присоветовал прогнать — все возопили.

— Он-те прогонит! — говорила Танечка.

Целую неделю вплоть до четверга она ходила в каком-то забытьи, в лихорадке. Я старался ее разуверить, что барин не приедет и не посмеет ничего сделать, и Танечка немного успокоилась. Пришел четверг. Пробило шесть часов — барина не было. Я ушел из дому в полной уверенности, что он не будет совсем, потому что, в самом деле, не мог себе представить, чтобы на белому свете мог существовать подобный наглец.

Вечером, однако, я узнал следующее.

По уходе моем Танечка была совершенно спокойна. Она вместе с другими сидела в кухне и пела песни, на дворе шел дождь.

— Не придет! — говорили все.

Вдруг дверь отворилась, и барин — мокрый, с зонтиком — вошел в кухню. Все обомлели в буквальном смысле слова. Закоченели, замерли.

— Готова? — спросил барин.

Татьяна была бледна, как полотно. Она так испугалась «барина», что не нашла против его требований никакого возражения. Она вдруг почувствовала себя во власти этого «барина», крепостной страх охватил ее, и она едва-едва пролепетала:.

— Башмаков… нету!

— Так дайте же кто-нибудь башмаки! Эй ты, дай ей башмаки!

— Авдотья, дай! — шопотом приказала Акулина, решительно не понимавшая, что делается кругом.

Танечка, не помня, что делает, торопливо надевала башмаки.

— Это несносно! — горячился барин. — Дайте же ей чем-нибудь накрыться… Это чорт знает что такое!.. Лошадь ждет!.. Дайте хоть платок!