Том 1. Отец

И вот солнечным июньским днем Владыкин подошел к Починкам. Обойдя деревушку, он подошел с другой ее стороны прямо к избе Катерины. Проходя задами, он не чувствовал своих ног, но как только вышел на дорогу и увидел знакомую избу, ноги его будто приросли. Медленно шагая, приближался он к изгороди. В огороде Петр увидел мальчишку с всклокоченными волосами, сооружавшего из ивовых прутьев ему одному понятное и важное строительство. Излишняя влага под носом не давала Павлику покоя, поэтому левый рукав его рубашки подозрительно блестел. Вечером бабушка высказывала в адрес внучка по этой причине какое-нибудь нелестное прозвище. Сегодня мальчишку нос одолевал как никогда, и когда он поднялся от занятий, чтобы проделать обычную операцию рукавом, он заметил на дороге какого-то дядьку. На деревенских этот не был похож. На голове у прохожего был засаленный колпак с кокардой, точно такой, как у солдат, а военных гимнастерок Павлик никогда не видел. Прохожий медленно подходил и почему-то направлялся к нему. Мальчик из-под ладони взглянул на Петра и спрятался за плетень. Всего лишь на малое мгновение они встретились взглядами, но Петр безошибочно узнал в трусишке своего сына.

— Тебя как звать-то? Ты чей? Да не убегай, ведь я же не съем тебя, на-ка гостинец-то, — с волнением в голосе проговорил Петр.

Но Павлушка, что было духу, рванул через дорогу и остановился у Трезорова шалаша. Рука с протянутым пряником затряслась, Петр шагнул за плетень вслед за улепетывающим сыном. Он хотел подойти к Павлушке, но тот юркнул в шалаш, а Трезор, оскалив зубы, так зарычал, что Петру со смущенной улыбкой и со слезами на глазах пришлось отступить к калитке. Тисками сдавило душу от сознания, что родной его сынишка прячется от отца.

Когда осмелевший Павлушка решился выглянуть из своего укрытия, он, к своему удивлению, увидел, что бабушка обняла дядьку, сняла с него котомку и с плачем что-то говорила. А через короткое время толпа деревенских баб окружила их.

— Павлушка, да это же отец твой, иди скорей сюда, куда ты залез? — закричали бабы. Однако бабушке пришлось самой подойти к шалашу и вытянуть его за руку.

— Куда ты залез-то, ведь папка же твой пришел, иди скорее, нелюдь, — проворчала Катерина на внучка и легонько толкнула его к отцу.

Петр плохо осознавал, как сбежались бабы, как Катерина обняла его и, всполошившись, притащила Павлушку за руку да, подняв, передала отцу, как с Павлушкой на руках оказался он около той самой избы, где шесть лет назад получил с Лушей благословение от Катерины.

«Папка, отец…» — эти слова для мальчика были непонятны. Пристально и строго Павлик поглядел на отца. Очутившись у него на руках, взял недоверчиво пряник. Отец также оглядывал его.

Крепко обняв сына, с непокрытой головой стоял Петр Владыкин посреди дороги напротив дома. Слезы текли по немытому, изможденному лицу. Вытирали у себя слезы и бабы.

— Счастливый ты, Петька, один из нашей округи вернулся домой, как с того света, — проговорил Федор, — ну что ж, заходи в избу!

Вечером, после бани, Петр вышел на улицу к собравшемуся деревенскому люду и за полночь рассказывал про свое прошлое житье-бытье. Павлушка давно уже заснул на коленях у отца, а народ с неослабевающим волнением слушал Петра. Особенно насторожились все, когда он рассказывал про Степана-проповедника и про грешницу.

Отдыхал Петр в деревне немного. Вечерами в избе известного в округе набожного мужика собирались некоторые из деревенских и читали Евангелие, подолгу рассуждали о словах Спасителя и, крестясь, довольные расходились по домам. Загорелась душа у Петра, когда на столе перед ним оказалось Евангелие. Но увы, он был так малограмотен, что с трудом да с подсказками прочитывал строчку.

Дома было решено, пока еще хлеба не подоспели, а сено было в основном собрано, Катерина оставит Федьку одного, а с Петром да Павлушкой съездят к Луше и там вместе решат дальнейшую свою судьбу. Езды было больше сорока верст, и дорогу распределили на два дня. Так Петр стал собирать свою разбросанную семью.

Луша почти три года прослужила у помещика Свешникова и была довольна своей жизнью, хотя начало было трудным.

— Ну, что нюни-то распустила, хватит реветь-то, чай не на барщину гонят тебя, баба уж ведь, не девчонка, — так урезонивал Митя-Барабан Лушу, идя с ней от поезда на площадь к извозчикам в городе Н., куда привез он ее в кухарки к помещику. Почти целый день добирались они поездом в Н., хотя напрямик-то и было не больше двадцати пяти верст. Из Н. им надо было ехать на извозчике до поместья. Митька решил довезти Лушу до самого места и сдать с рук на руки. Хоть и дороговато было прокатиться на извозчике, но ничего не сделаешь, надо было городской фасон держать, с барином ведь дело имеет. Луша вытерла лицо и привела себя в должный порядок. Подкатили они к самому двору. Барин собирался куда-то выезжать, но, увидев Митьку и Лушу, остановился. Митька подбежал к помещику, вежливо раскланялся и выпалил тоненьким голоском: