Том 1. Сага о Йёсте Берлинге. Деньги господина Арне. Новеллы

В ночи зажглась луна. Был неги полон сад.Мерцание небес иссиня-ясныхВеранду залило сквозь заросли плюща,И в чашечки дрожащих лилий красныхСтекало золото по острию луча.Мы вместе на крыльце сидели — стар и млад,В молчании на сумрачных ступенях,И лишь сердца у нас сливались в песнопеньях,И хором наших чувств ночной был полон сад.Струился аромат пьянящий резеды,Под лунною росой трава блестела,И тени к ней рвались из спутанных ветвей.

Не так ли рвется дух из клетки телаВ пространство горнее, где небеса светлей,В тот недоступный край, где даже и звездыСредь ясной синевы уже не видеть взору?Кто пылких чувств прилив сдержать бы смог в ту пору,Среди игры теней и сладкой резеды?У розы облетел последний лепесток,Упал в безверии на черные ступени.Вот так, казалось нам, и мы уйдем, как он,Как лист по осени, без жалобы, без пени,Земного воздуха прощальный слыша звон.Как тщимся мы свой отдалить итог,Все к жизни лепимся и все же смерть обрящем.

Смиримся же с судьбой, как в воздухе звенящем,Смирившись, падает последний лепесток.И мышь летучая поблизости от насПлеснула крыльями и в лунном скрылась свете.И сердце, как огнем, вопрос обжег,Что вечно мучает, взыскуя об ответе,Что как страданье стар и словно боль жесток:Куда уходим мы, когда настанет час?Чужой души возможно ли блужданьяОтсюда видеть нам, как в этот миг молчанья —Тварь, проскользнувшую поблизости от нас?И шелковых волос ко мне склонив волну,

«Не верь, — любимая мне прошептала с болью, —Что дальние края по смерти душу ждут.Вот я, когда умру, я не прощусь с тобою,Не улетит душа в далекую страну,В твоей душе она найдет приют».О, смерть нам скорую готовила разлуку.В последний раз в ту ночь ее держал я рукуИ целовал ее волос волну.За этот год не раз, томясь душой больной,Я ночи проводил в плену воспоминаний,Лишь лунный свет с тех пор мне горек и постыл:Он видел нас вдвоем в часы ночных свиданий,В ее слезах дрожал и нежно серебрил

Склоненную ко мне ее волос волну.Но как смириться мне с той мыслью безутешной,Что суждено душе ее безгрешнойСтрадать в душе моей и грешной, и больной?[53]

— Йёста, — шутливо произносит Анна, меж тем как горло ее готово сжаться от страха, — о тебе говорят, что ты пережил намного больше поэм, чем сочинили иные, те, которые всю свою жизнь только этим и занимались. Но знаешь, тебе лучше сочинять по-своему, то, что тебе более привычно. А это всего лишь плод ночной бессонницы, правда?

— Ты не очень-то снисходительна ко мне.

— Прийти и читать стихи про смерть и несчастье! Как тебе не стыдно?!

Йёста уже не слушает ее, его взгляд устремлен на молодую графиню. Та сидит, совершенно окаменевшая и неподвижная, словно статуя. Ему кажется, что она вот-вот лишится чувств.

Но с ее уст с невероятным трудом срывается лишь одно-единственное слово:

— Уходите!

— Кто должен уйти? Это я должен уйти?

— Пусть уйдет пастор, — запинаясь, еле выговаривает она.

— Элисабет, замолчи!

— Пусть спившийся пастор оставит мой дом!