Том 1. Стихотворения 1813-1820

 Хочу воспеть, как дух нечистый адаОседлан был брадатым стариком,Как овладел он черным клобуком,Как он втолкнул монаха грешных в стадо. Певец любви, фернейский старичок,К тебе, Вольтер, я ныне обращаюсь.Куда, скажи, девался твой смычок,Которым я в Жан д'Арке восхищаюсь,Где кисть твоя, скажи, ужели ввекИх ни один не найдет человек?Вольтер! Султан французского Парнаса,Я не хочу седлать коня Пегаса,Я не хочу из муз наделать дам,Но дай лишь мне твою златую лиру,Я буду с ней всему известен миру.Ты хмуришься и говоришь: не дам.А ты поэт, проклятый Аполлоном,Испачкавший простенки кабаков,Под Геликон упавший в грязь с Вильоном,Не можешь ли ты мне помочь, Барков?С усмешкою даешь ты мне скрыпицу,Сулишь вино и музу пол-девицу:«Последуй лишь примеру моему». –Нет, нет, Барков! скрыпицы не возьму.Я стану петь, что в голову придется,Пусть как-нибудь стих за стихом польется. Невдалеке от тех прекрасных мест,Где дерзостный восстал Иван-Великий,На голове златой носящий крест,В глуши лесов, в пустыне мрачной, дикой,Был монастырь; в глухих его стенахПод старость лет один седой монах

Святым житьем, молитвами спасалсяИ дней к концу спокойно приближался.Наш труженик не слишком был богат,За пышность он не мог попасться в ад.Имел кота, имел псалтирь и четки,Клобук, стихарь да штоф зеленой водки.Взошедши в дом, где мирно жил монах,Не золота увидели б вы горы,Не мрамор там прельстил бы ваши взоры,Там не висел Рафаэль на стенах.Увидели б вы стул об трех ногахДа в уголку скамейка в пол-аршина,На коей спал и завтракал монах.Там пуховик над лавкой не вздувался.Хотя монах, он в пухе не валялсяМеж двух простынь на мягких тюфяках.Весь круглый год святой отец постился,Весь божий день он в келье провождал,«Помилуй мя» вполголоса читал,Ел плотно, спал и всякий час молился. А ты, монах, мятежный езуит!Красней теперь, коль ты краснеть умеешь,Коль совести хоть капельку имеешь;Красней и ты, богатый кармелит,И ты стыдись, Печерской Лавры житель,Сердец и душ смиренный повелитель…Но, лира! стой! – Далеко занеслоУже меня противу рясок рвенье;Бесить попов не наше ремесло. Панкратий жил счастлив в уединенье,Надеялся увидеть вскоре рай,Но ни один земли безвестный край

Защитить нас от дьявола не может.И в тех местах, где черный сатанаПод стражею от злости когти гложет,Узнали вдруг, что разгороженаК монастырям свободная дорога.И вдруг толпой все черти поднялись,По воздуху на крыльях понеслись –Иной в Париж к плешивым картезьянцамС копейками, с червонцами полез,Тот в Ватикан к брюхатым итальянцамБургонского и макарони нес;Тот девкою с прелатом повалился,Тот молодцом к монашенкам пустился.И слышал я, что будто старый поп,Одной ногой уже вступивший в гроб,Двух молодых венчал перед налоем.Черт прибежал амуров с целым роем,И вдруг дьячок на крылосе всхрапел,Поп замолчал – на девицу глядел,А девица на дьякона глядела.У жениха кровь сильно закипела.А бес всех их к себе же в ад повел. Уж темна ночь на небеса всходила,Уж в городах утих вседневный шум,Луна в окно монаха осветила.В молитвенник весь устремивший ум,Панкратий наш Николы пред иконойСо вздохами земные клал поклоны.Пришел Молок (так дьявола зовут),Панкратия под черной ряской скрылся.Святой монах молился уж, молился,Вздыхал, вздыхал, а дьявол тут как тут.

Бьет час, Молок не хочет отцепиться,Бьет два, бьет три – нечистый всё сидит.«Уж будешь мой», – он сам с собой ворчит.А наш старик уж перестал креститься,На лавку сел, потер глаза, зевнул,С молитвою три раза протянулся,Зевнул опять, и… чуть-чуть не заснул.Однако ж нет! Панкратий вдруг проснулся,И снова бес монаха соблазнять,Чтоб усыпить, Боброва стал читать.Монах скучал, монах тому дивился.Век не зевал, как богу он молился.Но – нет уж сил; кресты, псалтирь, слова –Всё позабыл; седая голова,Как яблоко, по груди покатилась,Со лбу рука в колени опустилась,Молитвенник упал из рук под стол,Святой вздремал, всхрапел, как старый вол. Несчастный! спи… Панкратий вдруг проснулся,Взад и вперед со страхом оглянулся,Перекрестясь с постели он встает,Глядит вокруг – светильня нагорела;Чуть слабый свет вокруг себя лиет;Что-то в углу как будто забелело.Монах идет – что ж? – юбку видит он. «Что вижу я!.. иль это только сон? –Вскричал монах, остолбенев, бледнея. –Как! это что?..» – и, продолжать не смея,Как вкопанный, пред белой юбкой стал,Молчал, краснел, смущался, трепетал. Огню любви единственна преграда,Любовника сладчайшая награда

И прелестей единственный покров,О юбка! речь к тебе я обращаю,Строки сии тебе я посвящаю,Одушеви перо мое, любовь! Люблю тебя, о юбка дорогая,Когда, меня под вечер ожидая,Наталья, сняв парчовый сарафан,Тобою лишь окружит тонкий стан.Что может быть тогда тебя милее?И ты, виясь вокруг прекрасных ног,Струи ручьев прозрачнее, светлее,Касаешься тех мест, где юный богПокоится меж розой и лилеей. Иль, как Филон, за Хлоей побежав,Прижать ее в объятия стремится,Зеленый куст тебя вдруг удержав…Она должна, стыдясь, остановиться.Но поздно всё, Филон, ее догнав,С ней на траву душистую валится,И пламенна, дрожащая рукаСчастливого любовью пастухаТебя за край тихонько поднимает…Она ему взор томный осклабляет,И он… но нет; не смею продолжать.Я трепещу, и сердце сильно бьется,И, может быть, читатели, как знать?И ваша кровь с стремленьем страсти льется.Но наш монах о юбке рассуждалНе так, как я (я молод, не постриженИ счастием нимало не обижен).Он не был рад, что юбку увидал,И в тот же час смекнул и догадался,Что в когти оннечистого попался.