Том 1. Стихотворения 1838-1855

Как человек разумной середины,Он многого в сей жизни не желал:Перед обедом пил настойку из рябиныИ чихирем обед свой запивал.У Кинчерфа заказывал одеждуИ с давних пор (простительная страсть)Питал в душе далекую надеждуВ коллежские асессоры попасть, –Затем, что был он крови не боярскойИ не хотел, чтоб в жизни кто-нибудьДетей его породой семинарскойОсмелился надменно попрекнуть.Был с виду прост, держал себя сутуло,Смиренно всё судьбе предоставлял,Пред старшими подскакивал со стулаИ в робость безотчетную впадал,С начальником ни по каким причинам –Где б ни было – не вмешивался в спор,И было в нем всё соразмерно с чином –Походка, взгляд, усмешка, разговор.Внимательным, уступчиво-смиреннымБыл при родных, при теще, при жене,Но поддержать умел пред подчиненнымДостоинство чиновника вполне;Мог и распечь при случае (распечь-тоМы, впрочем, все большие мастера),Имел даже значительное нечтоВ бровях…Теперь тяжелая пора!С тех дней, как стал пытливостью рассудкаТревожно-беспокойного наш векЗадерживать развитие желудка,Уже не тот и русский человек.Выводятся раскормленные туши,Как ни едим геройски, как ни пьем,И хоть теперь мы так же бьем баклуши,Но в толщину от них уже нейдем.И в наши дни, читатель мой любезный,Лишь где-нибудь в коснеющей глушиНайдете вы, по благости небесной,

Приличное вместилище души.Но мой герой – хоть он и шел за веком –Больных влияний века избежалИ был таким, как должно, человеком:Ни тощ, ни толст. Торжественно лежалМясистый, двухэтажный подбородокВ воротничках, – но промежуток былМеж головой и грудью так короток,Что паралич – увы! – ему грозил.Спина была – уж сказано – горбата,И на ногах (шепну вам на ушко:Кривых немножко – нянька виновата!)Качалося солидное брюшко…Сирот и вдов он не был благодетель,Но нищим иногда давал грошиИ называл святую добродетельПервейшим украшением души.О ней твердил в семействе беспрерывно,Но не во всем ей следовал подчасИ извинял грешки свои наивноЖеной, детьми, как многие из нас.По службе вел дела свои примерноИ не бывал за взятки под судом,Но (на жену, как водится) в ГалернойКупил давно пятиэтажный дом.И радовал родительскую душуСей прочный дом – спокойствия залог.И на Фому, Ванюшу и ФеклушуБез сладких слез он посмотреть не мог…Вид нищеты, разительного блескаСмущал его – приличье он любил.От всяких слов, произносимых резко,Он вздрагивал и тотчас уходил.К писателям враждой – не беспричинной –Пылал… бледнел и трясся сам не свой,Когда из них какой-нибудь бесчинныйЛаскаем был чиновною рукой.За лишнее считал их в мире бремя,Звал книги побасенками: «Читать –Не то ли же, что праздно тратить время?

А праздность – всех пороков наших мать» –Так говорил ко благу подчиненных(Мысль глубока, хоть и весьма стара)И изо всех открытий современныхЗнал только консоляцию….ПораМне вам сказать, что, как чиновник дельныйИ совершенно русский человек,Он заражен был страстью той смертельно,Которой все заражены в наш век,Которая пустить успела корниВ обширном русском царстве глубокоС тех пор, как вист в потеху нашей дворниМы отдали… «Приятно и легкоБегут часы за преферансом; право,Кто выдумал – был малый c головой» –Так иногда, прищурившись лукаво,Говаривал почтенный наш герой.И выше он не ведал наслаждений…Как он играл?.. Серьезная статья!Решить вопрос сумел бы разве гений,Но так и быть, попробую и я.Когда обед оканчивался чинный,Крестясь, гостям хозяин руки жалИ, приказав поставить стол в гостиной,С улыбкой добродушной замечал:«Что, господа, сразиться бы не дурно?Жизнь коротка, а нам не десять лет!»Над ним неслось тогда дыханье бурно,И – вдохновен – он забывал весь свет,Жену, детей; единой предан страсти,Молчал как жрец, бровями шевеля,И для него тогда в четыре мастиСливалось всё – и небо и земля!Вне карт не знал, не слышал и не виделОн ничего, – но помнил каждый приз…Прижимистых и робких ненавидел,Но к храбрецам, готовым на ремиз,Исполнен был глубокого почтенья.При трех тузах, при даме сам-четверт

Козырной – в вист ходил без опасенья.В несчастье был, как многие, нетверд:Ощипанной подобен куропатке,Угрюм, сердит, ворчал, повеся нос,А в счастии любил при каждой взяткеПристукивать и говорил: «А что-с?»Острил, как все острят или острили,И замечал при выходе с бубен:«Ну, Петр Кузмич! недаром вы служилиПятнадцать лет – вы знаете закон!»Валетов, дам красивых, но холодныхПушил слегка, как все; но никогдаНасчет тузов и прочих карт почетныхНе говорил ни слова…Господа!Быть может, здесь надменно вы зевнетеИ повесть благонравную моюВ подробностях излишних упрекнете…Ответ готов: не пустяки пою!Пою, что Русь и тешит и чарует,Что наши дни – как средние векаКрестовые походы – знаменует,Чем наша жизнь полна и глубока(Я не шучу – смотрите в оба глаза),Чем от «Москвы родной» до Иртыша,От «финских скал» до «грозного Кавказа»Волнуется славянская душа!!.Притом я сам страсть эту уважаю, –Я ею сам восторженно киплю,И хоть весьма несчастно прикупаю,Но вечеров без карт я не терплюИ, где их нет, постыдно засыпаю…Что ж делать нам?.. Блаженные отцыИ деды наши пировать любили,Весной садили лук и огурцы,Волков и зайцев осенью травили,Их увлекал, их страсти шевелилПаратый пес, статистый иноходец;Их за столом и трогал и смешилКакой-нибудь наряженный уродец.

Они сидеть любили за столом,И было им и любо и доступноПерепивать друг друга и потом,Повздоривши по-русски, дружелюбноВдруг утихать и засыпать рядком.Но мы забав отцов не понимаем(Хоть мало, всё ж мы их переросли),Что ж делать нам?.. Играть!.. И мы играем,И благо, что занятие нашли, –Сидеть грешно и вредно сложа руки…В неделю раз, пресытившись игрой,В театр Александринский, ради скуки,Являлся наш почтеннейший герой.Удвоенной ценой за бенефисыОтечественный гений поощрял,Но звание актера и актрисыПостыдным, по преданию, считал.Любил пальбу, кровавые сюжеты,Где при конце карается порок…И, слушая скоромные куплеты,Толкал жену легонько под бочок.Любил шепнуть в антракте плотной даме(Всему научит хитрый Петербург),Что страсти и движенье нужны в драмеИ что Шекспир – великий драматург, –Но, впрочем, не был твердо в том уверенИ через час другое подтверждал, –По службе быв всегда благонамерен,Он прочее другим предоставлял.Зато, когда являлася сатира,Где автор – тунеядец и нахал –Честь общества и украшенье мира,Чиновников, за взятки порицал, –Свирепствовал он, не жалея груди,Дивился, как допущена в печатьИ как благонамеренные людиНе совестятся видеть и читать.С досады пил (сильна была досада!)В удвоенном количестве чихирьИ говорил, что авторов бы надоЗа дерзости подобные – в Сибирь!..