У берега зеленого на малой могилеВ праздник Благовещенья пели псалом.Белые священники с улыбкой хоронилиМаленькую девочку в платье голубом.Все они — помощью Вышнего Веления —В крове бога Небесного Отца расцвелиИ тихонько возносили к небу курения,Будто не с кадильницы, а с зеленой земли.24 апреля 1903
«Я был весь в пестрых лоскутьях…»
Я был весь в пестрых лоскутьях,Белый, красный, в безобразной маскеХохотал и кривлялся па распутьях,И рассказывал шуточные сказки.Развертывал длинные сказаньяБессвязно, и долго, и звонко —О стариках, и о странах без названья,И о девушке с глазами ребенка.Кто-то долго, бессмысленно смеялся,И кому-то становилось больно.И когда я внезапно сбивался,Из толпы кричали: «Довольно!»Апрель 1908
«По городу бегал черный человек…»
По городу бегал черный человек.Гасил он фонарики, карабкаясь на лестницу.Медленный, белый подходил рассвет,Вместе с человеком взбирался на лестницу.Там, где были тихие, мягкие тени —Желтые полоски вечерних фонарей, —Утренние сумерки легли на ступени,Забрались в занавески, в щели дверей.Ах, какой бледный город на заре!Черный человечек плачет на двореАпрель 1903
«Просыпаюсь я — и в поле туманно…»
Просыпаюсь я — и в поле туманно,Но с моей вышки — на солнце укажуИ пробуждение мое безжеланно,Как девушка, которой я служу.Когда я в сумерки проходил по дороге,Заприметился в окошке красный огонекРозовая девушка встала на порогеИ сказала мне, что я красив и высокВ этом вся моя сказка, добрые людиМне больше не надо от вас ничего:Я никогда не мечтал о чуде —И вы успокойтесь — и забудьте про него.2 мая 1903
«На Вас было черное закрытое платье…»
На Вас было черное закрытое платье.Вы никогда не поднимали глаз.Только на груди, может быть, над распятьем,Вздыхал иногда и шевелился газ.У Вас был голос серебристо-утомленный.Ваша речь была таинственно проста.Кто-то Сильный и Знающий, может быть, ВлюбленныйВ Свое Создание, замкнул Вам уста.Кто был Он — не знаю — никогда не узнаю,Но к Нему моя ревность, и страх мой к Нему.Ревную к Божеству, Кому песни слагаю,Но песни слагаю — я не знаю, Кому.15 мая 1903. Петербург
«Когда я стал дряхлеть и стынуть…»