— Вот видите, я даже не прошу вас, Ева, — вы позволите мне обращаться к вам по имени? — остаться в Амстердаме. Итак, первой принесенной мной жертвой будет то, что я вас теряю в тот самый день, когда мы...
— Дайте мне лучше первое доказательство вашей дружбы, —
быстро прервала его Ева, — и, пожалуйста, не продолжайте. Сейчас не время. Я понимаю, то, что вы хотите мне сказать, — не пустая светская условность, но, пожалуйста, не надо. Доверимся судьбе, пусть она решает, свяжет ли нас когда-нибудь что-то большее, чем дружба...
Когда заговорил Хаубериссер, барон Пфайль встал и хотел незаметно, не желая стеснять своего друга, выйти из гостиной, однако, заметив, что Сефарди не может пройти к дверям, не потревожив стоящую у него на пути парочку, отступил в угол, к круглому журнальному столику, и уткнулся в газету.
Но едва он пробежал глазами первые строчки, крик замешательства вырвался у него:
— Господа, убийство! На Зеедейк сегодня ночью убит Клин-кербок!
Срывающимся от волнения голосом он зачитал, нетерпеливо опуская второстепенные детали, обступившим его гостям:
— «явка с повинной
В утреннем выпуске мы уже писали о кровавой драме на Зеедейк, теперь же, дабы успокоить наших потрясенных читателей, спешим добавить следующее:
Еще до рассвета ученый-любитель Ян Сваммердам, проживающий на последнем этаже злосчастного дома, по каким-то так и оставшимися не выясненными причинам поднялся на чердак, чтобы отпереть каморку ремесленника Клинкербока. Каково же было его удивление, когда он обнаружил им же самим запертую накануне дверь полуоткрытой! Кошмарное зрелище предстало взору ученого, едва он переступил порог: на диване лежал истекающий кровью труп маленькой Каатье, внучки хозяина квартиры! Сапожник Ансельм Клинкербок бесследно исчез, а вместе с ним и значительная сумма денег, которая, согласно показаниям Сваммердама, еще вечером находилась при нем.
Прибывшая на место преступления полиция незамедлительно приступила к дознанию, пытаясь обнаружить убийцу по горячим следам: вначале подозрение пало на одного приказчика из аптекарской лавки, располагавшейся на первом этаже сего отмеченного злым роком дома. Этот господин в поздний ночной час был замечен одной из жительниц у дверей чердачной каморки — под покровом тьмы он возился с замком, явно пытаясь подобрать
ключ. Подозреваемый был немедленно препровожден в участок, однако вскоре его отпустили, ибо явился с повинной настоящий преступник...
Согласно официальной версии, злодей сначала убил старого сапожника, а потом — о ужас! — поднял руку и на невинное дитя, которое, надо думать, проснулось, разбуженное шумом в комнате. Заметая следы, преступник, очевидно, сбросил тело несчастного ремесленника в воды соседнего грахта. Специальные службы уже приступили к исследованию грунта, однако поиски пока не увенчались успехом: дело осложняется тем, что дно канала в этом месте представляет собой сплошную вязкую трясину, уходящую вглубь на многие метры.
Не исключено, хотя и маловероятно, что убийца действовал в каком-то сумеречном состоянии, на эту мысль наводят его показания комиссару полиции — в высшей степени путаные и противоречивые. Во всяком случае, кражу денег он признал. Итак, речь явно идет о преднамеренном убийстве с целью ограбления. Деньги — свидетели говорят о нескольких тысячах гульденов — были подарены Клинкербоку одним известным в нашем городе мотом и прожигателем жизни. Мораль: как неуместны бывают зачастую иные сумасбродные причуды наших великосветских благодетелей!..»
Пфайль отшвырнул газету и хмуро буркнул что-то себе под нос.
— А убийца? — возбужденно спросила фрейлейн ван Дрюйзен. — Кто он? Конечно же этот ужасный негр?..
— Убийца?.. — брезгливо взяв газету, Пфайль перевернул страницу. — Так... убийца... убийца... Ага, вот: «Убийцей признал себя пожилой русский еврей, по имени Айдоттер, торгующий спиртными напитками все в том же печально знаменитом своими пьяными дебошами доме, в подвале которого, в заслуженно пользующемся дурной славой трактире "У принца Оранского", свили гнездо преступные элементы. Напрашивается справедливый вопрос: доколе еще должны терпеть это безобразие мирные законопослушные жители портовых кварталов и не кажется ли нашей многоуважаемой городской управе, что сейчас самое время навести наконец порядок на Зеедейк...» Ну и так далее, и тому подобное...
— Симон Крестоносец?! — воскликнула потрясенная Ева. — Не может быть! Ни за что не поверю, что этот старый больной
человек мог совершить такое страшное — преднамеренное! — убийство!
— В каком бы «сумеречном состоянии» он ни находился! — тихо добавил доктор Сефарди.
— В таком случае кто?.. Приказчик Иезекииль?..
— Этот и подавно. Самое большее, на что он мог отважиться, — это, позарившись на деньги, попытаться открыть отмычкой дверь, однако в последний момент что-то ему помешало... Убийца — негр, это же ясно как божий день!..
— Господи, но что же тогда заставило старого Лазаря Айдоттера признать себя убийцей?
Доктор Сефарди пожал плечами.