Финал романа — своего рода Апокалипсис, свершающийся в мире субъективной реальности Фортуната Хаубериссера. Разрушаются, словно карточные домики от дуновения ветра, не дома и кирхи реального Амстердама, а мистический образ этого города, на который Хаубериссер смотрит из глубины своего дома словно из некоего «центра мира», куда не в силах ворваться смерчи вселенской катастрофы. Лишь некоторые константы внешнего мира пребывают незыблемыми как в пресловутой «реальности», так и в просветленном сознании Хаубериссера. Старый Ян Сваммердам остается в живых даже после того, как рушится церковь св. Николая; не сгибается под демоническим ураганом яблонька, меж корнями которой инженер зарыл свое «завещание» неведомому потомку, «дабы не прервалась сокровенная цепь учения о бодрствовании».
Собственно говоря, каждый роман Майринка завершается описанием такой катастрофы, субъективным подобием Апокалипсиса. Бунт черни, захлестнувший Прагу потоками крови («Вальпургиева ночь»), происходит явно не в нашей с вами объективной реальности. Во время пожара погибают (да и погибают ли в самом деле?) герои «Голема». Пожар уничтожает жилище барона Мюллера («Ангел Западного окна»), но сам барон только после этого становится подлинно живым и входит не в «царство», а скорее в «мастерскую» бессмертия. Описанием инфернальной грозы отмечен финал «Белого доминиканца»; спокойно созерцающий ее Христофер Таубеншлаг понимает, что «все тленное в нем испепелено». Итак, по мысли автора, все, что может быть разрушено, должно претерпеть разрушение; лишь тогда на руинах «мира сансары» воссияет подлинно свободный человеческий дух.
С. 189. Кунштюк-салон Хадира Грюна.
— Кунштюк-салону, «убогой лавке курьезов», автор, как только что говорилось, уподобляет весь человеческий, «слишком человеческий» мир, в котором, однако, присутствует некая изначальная духовная сила, называемая «Зеленым ликом». Это — Хадир (в переводе с арабского — «явленный») или Хызр, отождествляемый с безымянным «рабом Аллаха» из коранического повествования (18: 59 — 81) о путешествии Мусы (Моисея), праведника, которому была дарована вечная жизнь, чтобы поддерживать в людях веру в Бога. Его цвет — зеленый, он олицетворяет собою, говоря словами Майринка, «вечное древо человечества». В книге французского ираниста Анри Корбена «Световой человек в иранском суфизме» содержится тонкий анализ символики зеленого цвета, в исламской мистике связанного с образом «незримого Вожатого», под чьим руководством посвящаемый проходит этапы духовного восхождения к «дворцам имматериальной материальности», к Земле Света, Terra lucida. «Подступы к ней, — пишет А. Корбен, — озарены сиянием "visio smaragdina", отблеском зеленого света, характерного для определенного разряда визионерского восприятия. Видение этой области может предшествовать видению "тьмы на подступах к полюсу*, но может и следовать за ним; в таком случае его позволительно считать последним испытанием в ходе личного посвящения... Переход от "Черного света", от "Светоносной ночи" к вспышке изумрудного озарения означает завершение роста тонкого организма, "тела воскресения", скрытого в явном физическом теле. В этот момент раскрывается взаимосвязь междуопытом цвето-световых явлений и "физиологией светового человека": семь тонких органов в теле этого существа суть не что иное, как Обиталища семи великих пророков» (Corbin Н.
L'homme de lumiere dans le sou-fisme iranien. P., 1971. P. 21 — 22). Автор дополняет этот традиционный образ мусульманских легенд чертами других пророков и праведников, удостоившихся бессмертия, — среди них Р1лия и Енох; негативный аспект вечной жизни представляет в романе Агасфер, или Вечный жид, обреченный скитаться по свету до второго пришествия Христа.С. 198. Исидор Прекрасный —
возможно, иронический намек на Иосифа Прекрасного, сына Иакова (Быт. 30: 22 — 24, 37 — 50), ставшего царедворцем египетского фараона....коронованного идиота с головой грушей и челюстями ботокуда...
— Так французские карикатуристы изображали императора Наполеона III (1808 — 1873); ботокуды — вымирающее индейское племя в Бразилии.