Читаем Том 10. Письма 1820-1835 полностью

Том 10. Письма 1820-1835

Я раздумавши увидел, что теперь писать к Левашеву^* точно будет излишне. Это лучше сделать тогда, когда я буду уже собираться в дорогу и через меня. Теперь же я буду вас беспокоить вот какою просьбою: если зайдет обо мне речь с Уваровым, скажите, что вы были у меня и застали меня еле жива. При этом случае выбраните меня хорошенько за то, <что> живу здесь и не убираюсь сей же час вон из города; что доктора велели ехать сей же час и стараться захватить там это время. И сказавши, что я могу весьма легко через месяц протянуть совсем ножки, завесть речь о другом, как<-то> о погоде, или о чем-нибудь подобном. Мне кажется, что это не совсем будет бесполезно.

Вечно ваш Гоголь.

На обороте: Его высокоблагородию Александру Сергеевичу Пушкину.

Пушкину А. С., май 1834^*

207. А. С. ПУШКИНУ. <Май 1834 г. Петербург>

Я вчера был у Уварова. Ничего я не могу вам сказать утешительного для себя. Если бы я был хотя в таком состоянии, как вчера, я бы явился к вам. Но теперь я так зло захворал, что никуда не могу носа показать. Если вы будете в нашей стороне и станете проходить мимо Малой Морской, то будьте великодушны и загляните ко мне страдающему и телом и духом. Я имею вам кое-что сказать.

Вечно Ваш

Н. Гоголь.

На обороте: Его высокоблагородию Александру Сергеевичу Пушкину.

Сербиновичу К. С., май 1834^*

208. К. С. СЕРБИНОВИЧУ. <Май 1834 г. Петербург>

Милостивый Государь Константин Степанович!

Убедительно прошу Вас прислать особо отпечатаные для меня листки моих статей. Я очень болен и лежу дома, вчера однако ж отважился итти к Сергею Семеновичу по его приказанию. Он дал мне тему для статьи в журнал^*, но ничего не узнал я о моей участи^*. Представьте себе мое несчастие. Доктора мне говорят ехать теперь же. А между тем сижу здесь и лучшее для моего леченья время убиваю здесь и убиваю в тоске и досаде. Если бы я твердо был уверен, что не получу желаемого, я бы ехал теперь же на Кавказ с одним моим приятелем^*, который даже обеспечивает меня на счет путевых издержек. Но Сергей Семенович говорит, чтобы я не отчаивался, что всё будет хорошо. А между тем время идет и я не знаю, что со мной будет; здоровье мое гроша не стоит.

От всей души желая, чтобы здоровье ваше не было похоже на мое, но красовал.<ось> и процветало, остаюсь вечно ваш

признательный

Н. Гоголь.

На обороте: Его высокоблагородию Константину Степановичу Сербиновичу.

Максимовичу М. А., 28 мая 1834^*

209. М. А. МАКСИМОВИЧУ. <1834> Мая 28. <Петербург.>

Извини меня: точно, я, кажется, давно не писал к тебе. У меня тоже большой хлам в голове. Благодарю тебя за лист песень, который ты называешь шестым и который, по моему счету, 4-й. О Введении^*

твоем ничего не могу сказать, потому что я не имею его и не знаю, отпечатано ли оно у тебя. Кстати: ты можешь прочесть в Журнале Просвещения^*, 4-м номере, статью мою о малороссийских песнях; там же находится и кусок из Введения моего в историю Малороссии, впрочем, писанный мною очень давно.

Мои обстоятельства очень странны: С.<ергей> С.<еменович> дает мне экстраординарного профессора и деньги на подъем, но однако ж ничего этого не выпускает из рук и держит меня, не знаю для чего, здесь, тогда как мне нужно действовать и ехать. Между тем Б.<радке> пишет ко мне, что не угодно ли мне взять кафедру русской истории, что сие де прилично занятиям моим, тогда как он сам обещал мне, бывши здесь[321], что всеобщая история не будет занята до самого моего приезда, хотя бы это было через год. А теперь, верно, ее отдали этому Цыху, которого принесло как нарочно. Право, странно они воображают, что различие предметов это такая маловажность и что, кто читал словесность, тому весьма легко преподавать математику или врачебную науку; как будто пирожник для того создан, чтобы тачать сапоги. Я с ума сойду, если мне дадут русскую историю. Если же они меня поводят далее и не отправят теперь же, то, признаюсь, я брошу всё и откланяюсь. Бог с ними со всеми. И тогда махну или на Кавказ, или в долы Грузии, потому что здоровье мое здесь еле держится. Ты знаешь Цыха? кто это Цых? кажется, Погодин его знает. Нельзя ли как-нибудь уговорить Цыха, чтобы он взял себе, или просил, или бы по крайней мере соглашался бы взять кафедру русской истории.

Ты извини меня, что я не толкую с тобою ничего о песнях. Право, душа не в спокойном состоянии. Перо в руках моих как деревянная колода, между тем как мысли мои состоят теперь из вихря. Когда увижусь с тобою, то об этой статье потолкуем вдоволь; потому что, как бы ни было, а всё-таки надеюсь быть в следующем месяце в Москве. Прощай, да пиши ко мне. В эти времена волнения письма всё-таки сколько-нибудь утишают душу. Прощай.

Твой Гоголь.