Том 11. Пьесы, 1878–1888

Платонов. Желал бы я поговорить с вами лет через десять, даже пять… Как-то вы сохранитесь? Останется ли нетронутым этот тон, этот блеск очей? А ведь попортитесь, юноша! По наукам у вас хорошо идут дела?.. По лицу вижу, что плохо… Попортитесь! Впрочем, идите есть! Я не буду больше беседовать с вами. Мне не нравится ваша злая физиономия…

Венгерович 2(смеется). Эстетик. (Идет к двери.) Лучше злая физиономия, чем физиономия, напрашивающаяся на пощечину.

Платонов. Да, лучше… Но… ступайте есть!

Венгерович 2. Мы не знакомы… Не забудьте, пожалуйста… (Уходит.)

Платонов (один). Мало знающий, много думающий и из-за угла много говорящий юноша.

(Смотрит в дверь столовой.) А вон и Софья. По сторонам смотрит… Меня ищет своими бархатными глазами. Какая она еще хорошенькая! Сколько в ее лице красивого! Волосы всё те же! Тот же цвет, та же прическа… Сколько раз приходилось мне целовать эти волосы! Славные воспоминания навевает на меня эта головка…

Пауза.

Неужели и для меня уже настала пора довольствоваться одними только воспоминаниями?

Пауза.

Воспоминания вещь хорошая, но… неужели мне-то… уж конец? Ох, не дай бог, не дай бог! Лучше смерть… Надо жить… Жить еще… Молод я еще!

Входит Войницев.

Явление XXII

Платонов и Войницев и потом Трилецкий.

Войницев (входит и вытирает губы салфеткой)

. Идемте за здоровье Софи пить, нечего прятаться!.. Ну что?

Платонов. Смотрю и любуюсь на вашу супругу… Чудо барыня!

Войницев смеется.

Платонов. Большой вы счастливчик!

Войницев. Да… Я сознаю… Я счастлив. Не то чтобы счастлив, а с точки зрения… нельзя сказать, чтобы совершенно… Но вообще очень счастлив!

Платонов (смотрит в дверь столовой). Я давно уже знаю ее, Сергей Павлович! Я ее знаю, как свои пять пальцев. Как она хороша, но как она была хороша! Жаль, что вы ее не знали тогда! Как она хороша!

Войницев. Да.

Платонов. Глаза-то?!

Войницев. А волосы?!

Платонов. Она была чудной девушкой! (Смеется.) А моя-то Саша, моя Авдотья, Матрена, Пелагея… Вон она сидит! Чуть видна из-за графина с водкой! Раздражена, взволнована, возмущена моим поведением! Терзается, бедная, мыслью, что все теперь осуждают и ненавидят меня за то, что я поругался с Венгеровичем!

Войницев. Извини за нескромность вопроса… Ты счастлив с ней?

Платонов. Семья, брат… Отними ты у меня ее, и я, кажется, окончательно пропал… Гнездо! Поживешь, узнаешь. Жаль только, что ты мало собачился, цены семье не знаешь. Я свою Сашку и за миллион не продам. Мы с ней сошлись как нельзя лучше… Она глупа, а я никуда не годен…

Трилецкий входит.

(Трилецкому.) Натрескался?

Трилецкий. Страсть. (Бьет себя по животу.) Твердыня! Пойдемте-ка, гуси лапчатые, выпьем… Надо бы, господа, для приезда господ… Эх, братцы… (Обнимает их обоих вместе.) Да и выпьем же! Эх! (Потягивается.)

Эх! Жизнь наша человеческая! Блажен муж, иже не идет на совет нечестивых… (Потягивается.) Гуси вы лапчатые! Жулики…

Платонов. У своих больных ты сегодня был?

Трилецкий. Об этом после… Или вот что, Мишель… Говорю тебе раз навсегда. Меня не трогай! Надоел ты мне пуще горькой редьки своими поучениями! Будь человеколюбив! Убедись наконец, что я стена, а ты горох! Или уж если тебе так приспичило, если чешется твой язык, то изложи мне письменно всё то, что тебе нужно. Наизусть выучу! Или, наконец, даже читай мне поучения в определенный час. Даю тебе час в сутки… От четырех до пяти пополудни, например… Хочешь? Я даже платить тебе буду по рублю за этот час. (Потягивается.) Целый день, целый день…

Платонов (Войницеву). Объясни мне, пожалуйста, что значит объявление в «Ведомостях»? Неужели в самом-таки деле пришла пора?

Войницев. Нет, не беспокойся! (Смеется.) Это маленькая коммерческая комбинация… Будут торги, и имение наше купит Глагольев. Порфирий Семеныч освободит нас от банка, и мы ему, а не банку, будем платить проценты. Это его выдумка.

Платонов. Не понимаю. Какая ему тут выгода? Дарит он, что ли? Не понимаю я этого подарка, да и едва ли он вам… нужен.