Том 11. Рассказы. Очерки. Публицистика. 1894-1909

— Нет, только не это! — воскликнул он в отчаянии. — Не надо тюрьмы, не надо суда. Хватит к тех невзгод и мучений, которые мне довелось испытать. Повесьте меня сейчас же, и дело с концом! Все равно бы все выяснилось, и ничто бы меня не спасло. Он описал нам все так, словно сам был со мною и видел своими глазами что я делал… Одного не пойму, как он это узнал! Вы найдете и бочонок и другие вещи, и тогда мне все равно смерть. Да, я убил Флинта Бакнера! И вы на моем месте сделали бы то же, если бы с вами обращались, как с собакой, а вы были бы еще подростком, слабым и бедным, и некому было бы за вас заступиться.

— И поделом ему, дьяволу! — воскликнул Хэм Сандвич. — Послушайте-ка, ребята!..

Констебль. Спокойствие, спокойствие, джентльмены!

Голос. Твой дядя знал о том, что ты замыслил?

— Нет!

— А спички он тебе дал, это точно?

— Да! Но он не знал, для чего они мне понадобятся.

— Но как же ты не побоялся риска и взял его с собой, отправляясь на такое дело? Его, сыщика? Как же это так?

Юноша замялся, в смущении крутя пуговицы куртки, потом застенчиво произнес:

— Я в сыщиках разбираюсь, потому что они у меня водятся в семье. Если хочешь что-нибудь сделать от них потихоньку, то лучше всего делать это при них.

Циклон смеха, одобривший этот наивный афоризм, все же не слишком — то подбодрил беднягу.

IV

Из письма к миссис Стилмен, датированного просто «Вторник»:

Фетлока Джонса посадили под замок в бревенчатой хижине, где он должен был дожидаться суда. Констебль Гаррис снабдил его двухдневным запасом пищи, велел ему как следует сторожить самого себя и обещал наведаться, когда нужно будет пополнить запас провианта.

Наутро мы, компанией человек в двадцать, движимые чувством дружбы, помогли Сэмми Хильеру похоронить останки его покойного родственника — никем не оплаканного Флинта Бакнера. Я был в роли помощника, Хильер же возглавлял погребальную процессию. Едва успели мы закончить свои труды, как мимо нас проковылял какой-то ободранный, весьма унылого вида незнакомец со старым саквояжем в руке, и вдруг я почуял запах, за которым гонялся по всему свету! Для меня, почти утратившего надежду, это был аромат райских кущ.

В один миг я очутился возле этого человека и осторожно положил ему на плечо руку. Словно сраженный ударом молнии, он рухнул наземь. Когда к нему подбежали мои товарищи, он с трудом приподнялся, стал на колени, с мольбой протянул ко мне руки и дрожащим голосом стал умолять, чтобы я его больше не преследовал.

— Вы гонялись за мной по всему свету, Шерлок Холмс, — сказал он. — Но бог свидетель, я не причинял зла!

Достаточно было взглянуть на его блуждающий взор, чтобы понять, что перед нами помешанный. И это случилось по моей вине, мама! Когда — нибудь лишь весть о твоей кончине повергнет меня в отчаяние, подобное тому, что я испытал в ту минуту. Мои товарищи подняли его и, столпившись вокруг несчастного, нежнейшим и трогательнейшим образом его успокаивали; говорили, чтобы он держал выше голову и не волновался, потому что вокруг него друзья, которые о нем позаботятся, защитят его и тут же повесят всякого, кто посмеет его хоть пальцем тронуть. Они превращаются в заботливых, нежных матерей, эти грубые ребята — старатели, стоит только затронуть нежную половину их сердца. И наоборот, они могут превратиться в безрассудных, необузданных детей, если затронуть противоположную сторону этого органа. Они делали все, что только были в силах придумать, чтобы успокоить его, но ничего не добились, и тогда Фергюсон, талантливый дипломат, сказал:

— Если вы так волнуетесь только из-за Шерлока Холмса, то можете успокоиться.

— Почему? — жадно откликнулся несчастный безумец.

— Потому что он опять умер.

— Умер! Умер! О, не смейтесь надо мной, несчастным! В самом деле умер? Нет, он не обманывает меня? Это правда?

— Правда. Такая же правда, как то, что ты тут стоишь, — заверил его Хэм Сандвич, и вся компания подтвердила эти слова.

— Его повесили в Сан — Бернардино на прошлой неделе, — добавил Фергюсон, внеся полную ясность в этот вопрос, — пока он вас там разыскивал. Его приняли за кого-то другого. Хоть они и сожалеют об этом, но теперь уже ничего не поделаешь.

— Теперь ему ставят там памятник, — сообщил Хэм Сандвич с таким осведомленным видом, как будто сам внес в это дело пай.