Том 12. Окончание царствования Алексея Михайловича, 1645–1676 гг.

Наконец из Москвы пришло резиденту позволение обещать полякам скорую помощь, вследствие чего Тяпкин был вызван к королю во Львов. В июле он поскакал туда, но не на радость: король и паны были встревожены тем, что слухи о движении царских войск начали стихать; несчастному резиденту не было покоя от выговоров; а тут еще новая неприятность: священник, бывший с Тяпкиным в Варшаве, отправлен был в Москву и здесь начал наговаривать на резидента Матвееву. «Я умолял его честью ехать в Москву, – писал Тяпкин, – потому что не мог долго сносить позора от римских духовных и других лиц; известен он стал в Варшаве во всех корчмах: бунтовщик, ссорщик, ненавистник всякого доброго человека, пьяница, колдун, совершенный кумирослужитель! На всякий час мало ему было по кварте горелки, а пива выходило на него по бочке в сутки; умилосердись, не верь его вражеским речам, помилуй, вели меня хоть на время взять, а его подержать до той поры».

7 августа резидент был позван в обоз королевский для принятия грамоты Собеского к царю; прежде отдачи грамоты король велел подканцлеру литовскому сказать Тяпкину: «В этой грамоте королевское величество прилагает новые просьбы о помощи, которая с давнего времени только обещается, а не дается; королевское величество с оскорблением этому удивляется, и ты, резидент, эти мои слова напиши ближнему боярину Матвееву». В Москву с королевскою грамотою отправлял Тяпкин сына своего, которого тут же представил Собескому: молодой Тяпкин благодарил короля за «его государское жалованье, за хлеб и соль и за науку школьную, которую употреблял, будучи в его государстве». Речь эта говорилась по-латыни, «довольно переплетаючи с польским языком, как тому обычай наук школьных належит». Отец хвастался, что сынок «так явственно и изобразительно орацию свою предложил, что ни в одном слове не запнулся». Король поблагодарил оратора сотнею золотых червонных и 15 аршинами красного бархата. 12 августа пришла царская грамота с извещением, что князь Ромодановский и гетман Самойлович получили указ двинуться к Днепру, куда для соединения с ними должны прийти все коронные и литовские войска, «Этому статься теперь нельзя, – говорили паны, – это значит открыть неприятелю польские края, Львов и другие города, неприятель только в 12 милях от Львова, около Злочева, Збаража воюет. Пусть царские войска переправляются за Днепр и соединяются там с некоторыми частями польских войск, которые их ждут, и пусть промышляют над Дорошенком, потому что при нем очень мало козаков и татар, а затем бы и самые большие рати царского величества вооружались. В прошлом году выговорили, что зимою трудно воевать за Днепром, и потому царские войска явятся туда весною; теперь не только весна, но и лето все проходит. Когда ж мы дождемся ваших войск? Осенью и зимою трудно за стужами и непогодами, весною голодно, летом жарко!»