Том 12. В среде умеренности и аккуратности

К стр. 209. В абзаце «Никто, в течение…» после слов «Осману-Паше передал будто бы важную государственную тайну»:

открытие которой решило эфемерный успех турок под Плевной.

К стр. 211. В абзаце «С четверть часа мы…» вместо слов «а жиды, напротив, галдели, что все веры хороши»:

и только при взгляде на махорку убеждались, что существует нейтральная почва, на которой возможно легкое примирение. Жиды всех называли братьями.

В очерке «На досуге», создававшемся и печатавшемся уже в обстановке начавшейся в апреле 1877 г. русско-турецкой войны, было продолжено развитие тем, намеченных в очерке «День прошел — и слава богу!» и приобретавших в новых условиях особую остроту и злободневность. Дешевая и поверхностная благотворительность, в которой упражнялись светские круги, едко заклеймена в образе дамочки-генеральши, «в четырех комитетах» участвующей, а «в одном даже председательницей». Особенное возмущение прогрессивной части общества вызывали злоупотребления, хищничество, наглый грабеж, вскрывшиеся в снабжении армии продовольствием, обмундированием, фуражом. Откликом сатирика на эту чудовищную практику, за которую народ расплачивался своей кровью и жизнью, явился образ проходимца Балалайкина и его приключения, окончившиеся для него полным успехом по части обогащения. Как показала действительность, это не было преувеличением.

Наряду с сатирическими картинами в произведении важное место занимают размышления Салтыкова об участи народа, его беззаветном героизме и вместе с тем страданиях, жертвах, которые он «терпел не только на полях сражений», но и «дома» в непрерывном труде, голоде, нищенском существовании. Устами Глумова писатель отвергает либеральную и реакционно-охранительную ложь о народе, от которого, как от «упругого кокона», отскакивают «все бедствия»: «Никакого кокона нет, а есть мириады отдельных единиц, из которых каждая за свой собственный счет страдает». В связи с участью народа осмысляется писателем и роль интеллигенции, искренне сочувствующей народу, однако не имеющей реальных сил и возможностей изменить его положение. Салтыков говорит при этом не только о трудностях борьбы с реакционным режимом самодержавия, но и об измельчании, пассивности дворянского либерализма. Эти мотивы займут затем центральное место в «Дворянских мелодиях» и «Чужом толке».

Очерк «На досуге» вызвал весьма широкий поток откликов в печати. Наиболее содержательной следует признать статью М. Песковского на страницах «Русского обозрения». Отмечая умение Салтыкова откликаться на вопросы современности, критик писал: «На этот раз сатира его оказалась особенно веской, меткой и ядовитой», писатель «дает характерную картину отношения общества к войне»[208]

. Перечислив ряд тем и образов произведения («патриотизм» высших классов, «долгоязычие» прессы, спекуляции и др.), критик продолжает: «Нужно быть именно таким талантливым наблюдателем и анализатором текущей русской жизни, как Щедрин, для того чтобы так просто, без рисовки и фраз, сказать голую правду в такой простой и сильной форме…»[209] В продолжении статьи, посвященной второй части очерка, М. Песковский характеризует Балалайкина как «тип современного общественного и государственного мошенника»[210]. Автор статьи несогласен с теми, кто оценивает произведение только «со стороны смеха»: «Такое отношение слишком мелко <…> Щедрин слишком серьезен, слишком умен для праздного, резвого только смеха…»[211] В других органах печати также отмечалась точность зарисовок сатирика. Упоминая о «благотворительном патриотизме», обозреватель «Русской газеты» утверждает, что «эти картинки выхвачены из жизни…»

[212]. Критик «Пчелы» пишет: «Тип молоденькой генеральши схвачен г. Щедриным необыкновенно талантливо»[213]. Обобщающее значение фигуры Балалайкина подчеркнул А. М. Скабичевский: «Дело идет <…> о той зловредной саранче гнусных аферистов, злодеев наживы, которая налетела на театр военных действий…»[214] Рецензент «Северного вестника» считает, что действительность дает типы еще более зловещие, чем Балалайкин[215]

. О том же персонаже рецензент «Сына отечества» пишет: это «сатира на те уродливые и ненормальные явления в среде нашего общества, которые успели обнаружиться по поводу настоящей войны»[216].

Мы — дети того времени…— Подразумевается эпоха крепостного права и соответствующее привилегированное положение помещичьего класса и других имущих слоев общества.

Я помню… 1853–1855 годы. Помню ликующих жуликов…— Речь идет о периоде Крымской войны (см. об этом очерк «Тяжелый год», т. 11 наст. изд.).

Признание относительной свободы мнений…— Имеется в виду цензурный устав 1865 г. «О даровании некоторых облегчений и удобств отечественной печати»; однако новый устав практически не помешал царской цензуре в преследовании передовой литературы, Салтыков это хорошо знал на собственном опыте.