Том 13

Однако было бы величайшей ошибкой делать вывод, будто объединенная Германия станет на сторону Австрии, потому что вся Германия настроена против Бонапарта. Во-первых, мне нет надобности напоминать вам о застарелом и неизбежном антагонизме между австрийским и прусским правительствами, антагонизме, который вряд ли смягчат воспоминания о Варшавской конференции, о бескровном Бронцелльском сражении, об австрийской вооруженной прогулке в Гамбург и Шлезвиг-Гольштейн или даже о русско-турецкой войне[167]. Вы знаете, какой сдержанностью проникнуты последние манифесты прусского правительства. Как европейская держава, говорится в них, Пруссия в самом деле не видит причин, в силу которых она должна была бы высказаться в пользу той или другой стороны, а в качестве германской державы она сохраняет за собой право исследовать вопрос, насколько австрийские претензии в Италии соответствуют истинно германским интересам. Пруссия пошла даже еще дальше. Она объявила, что сепаратные договоры Австрии с Пармой, Моденой, Тосканой и Неаполем, а следовательно и поставленный на обсуждение вопрос об отмене этих договоров, должны рассматриваться с общеевропейской точки зрения, и отнюдь не являются вопросом, касающимся только Германского союза, Пруссия открыто выступила против Австрии в дунайском вопросе. Она отозвала из Союзного сейма во Франкфурте своего уполномоченного

{Бисмарка. Ред.}, очевидно, слишком решительного сторонника австрийских интересов[168]

. Наконец, чтобы отвести от себя подозрения в непатриотических действиях, она последовала примеру малых германских государств и запретила вывоз лошадей; однако, чтобы удалить из этого запрещения антифранцузское жало, она распространила запрещение на весь Таможенный союз[169], так что оно направлено против Австрии так же, как и против Франции. Пруссия является все еще той самой державой, которая некогда заключила сепаратный договор в Базеле

[170], а в 1805 г. отправила в лагерь Наполеона Хаугвица с двумя посланиями: одно из этих посланий следовало передать императору в случае, если бы Аустерлицкое сражение было неудачным, другое же содержало раболепные поздравления чужеземному завоевателю. Независимо от традиционной фамильной политики, которой неизменно придерживается династия Гогенцоллернов, Пруссия еще запугана Россией, которая, как ей известно, тайно поддерживает хорошие отношения с Бонапартом и даже толкнула его на роковое заявление в день Нового года. Если мы видим, что такой орган, как «Neue Preusische Zeitung»[171]

, берет под свою защиту короля Пьемонта против Франца-Иосифа, то не надо большой проницательности для определения, с какой стороны дует ветер. Чтобы не оставалось никаких сомнений, г-н фон Мантёйфель выпустил анонимный памфлет, проповедующий русско-французский союз против союза австро-английского[172].

Однако действительная сущность вопроса заключается не столько в намерениях правительства, сколько в симпатиях народа. Я должен вам сказать, что, за исключением католической партии, феодальной партии и кое-каких остатков глупых тевтонских крикунов 1813–1815 гг., весь немецкий народ, а население Северной Германии в особенности, чувствует, что Германия стоит перед очень трудной дилеммой. Решительно становясь на сторону Италии против Австрии, немецкий народ в то же время не может не стать на сторону Австрии против Бонапарта. Конечно, если бы нам приходилось судить со слов аугсбургской «Allgemeine Zeitung», то мы пришли бы к единодушному убеждению, что Австрия является кумиром каждого немецкого сердца. Я позволю себе в нескольких словах изложить теорию, выдвинутую этой газетой. За исключением германской, все нации Европы разлагаются. Франция распадается;