Том 13 дополнительный

 - Благодарю вас за доверие, мой Фронтон, — сказал он сердечно. - Этот разговор мы вот уже двенадцать лет ведем мысленно. Я рад, что мысли, наконец, вылились в слова.

 Фронтон отнял свою руку. С любезной улыбкой, предостерегающе, поднял палец.

 - Не забудьте, мой Варрон, все это — теоретически.

 Он бросил кости.

 - Опять вам начинать. Но, берегитесь, этот тур я все же у вас выиграю.

20. ВАРРОН ИСПЫТЫВАЕТ СВОЮ КУКЛУ

 Теренций жил в доме верховного жреца, который убедил его, что покровительство богини распространяется на весь район храма. В его распоряжении были два прекрасных покоя, лучшие, чем полагались бы горшечнику Теренцию, и худшие, чем приличествовали бы императору Нерону. Здесь, стало быть, обитал тот самый человек, на которого постепенно устремлялись взоры всего Междуречья. Теренций старался по–прежнему сохранять равнодушный и в то же время значительный и таинственный вид. Нельзя сказать, чтобы это было легко, ибо он постоянно чувствовал над собой чужой глаз, хотя и оставался большей частью в одиночестве.

 Иногда к нему приходил Кнопс и докладывал обо всем, что творится за пределами храма и в его окрестностях. Ловкий Кнопс делал это очень искусно. Он не давал Теренцию почувствовать, что понимает, какую большую услугу он оказывает ему, излагал все новости в тоне легкой болтовни так, точно он был заранее уверен, что все это давно известно его господину. От Кнопса Теренций узнал и о приезде Варрона. Он полагал, что сенатор тотчас же посетит его. Но Варрон и на этот раз считал, что молодчика надо как следует «выдержать», сделать его мягче воска, чтобы он не возгордился и не выскользнул из рук. Он не забыл смущения, в которое его повергло внезапное поразительное превращение Теренция в Нерона; да и разумная осторожность, выказанная горшечником в эти долгие недели ожидания, призывала к бдительности. И Варрон снова заставил его «потрепыхаться», чем на самом деле добился того, что Теренций потерял спокойствие и уверенность.

 Но когда Варрон, наконец, пришел к нему, он застал спокойного и ровного человека. Сенатор держал себя с Теренцием не как патрон с клиентом, но и не как подданный с императором. Он, впрочем, подозревал, что в доме Шарбиля самые стены имеют уши, и поэтому остерегался проронить какое–нибудь неосторожное слово.

 - Богиня Тарата, — начал Варрон, оглядывая покой, — неплохо принимает своих гостей. У нас в «Золотом доме» было больше комфорта, но и здесь можно хорошо себя чувствовать даже человеку, привыкшему к большим удобствам.

 - Не дано богами человеку, - процитировал в ответ Теренций одного греческого трагика, — лучшего пути показать свое достоинство, чем путь терпения.

 Варрон улыбкой выразил свое одобрение скользкому, как угорь, горшечнику и его искусству давать ответы, которые можно толковать как угодно.

 - Терпение? — откликнулся он. — Теперь уже очень многие верят тому, на что однажды был сделан намек в моем доме, а именно, что вы не горшечник Теренций, а некто другой.

 Теренций открыто посмотрел ему в глаза.

 - Возможно, что я этим другим уже стал, - ответил он спокойно и значительно.

 - Вы, стало быть, были раньше горшечником Теренцием? - установил Варрон.

 - В течение некоторого времени, — ответило это «создание», как про себя называл его Варрон, — мне угодно было быть горшечником Теренцием.

 Варрон с легкой иронией произнес:

 - Вы неплохо освоились с ним.

 - Есть князья, — возразил Теренций, — которым нравится быть актерами. А разве не верно, что не так важно на самом деле быть чем бы то ни было, как важно, чтобы другие этому верили? Не так ли, мой Варрон? — и впервые он назвал его по имени, как равный равного, не прибавляя титула.

 Варрон же улыбнулся про себя: «Недолго тебе фамильярничать, мой Теренций». Вслух он сказал:

 - Многие теперь думают, что император Нерон жив и находится в Эдессе. Кое–кто, конечно, оспаривает это, кое–кто смеется над этим. Вот, скажем, наш Иоанн из Патмоса, актер, знаток своего дела, с чем вы, вероятно, согласитесь. Он полагает, что играй он Нерона в трагедии «Октавия» так, как некоторые играют его в городе Эдессе, ему никто не поверил бы.

 Горшечник Теренций не мог при этих словах Варрона сдержать легкой дрожи в лице. Придет день, и он покажет этому Иоанну, кто из них лучший Нерон, а пока он спасся от Варрона бегством в метафизику.

 - Боги, — сказал он, — в мириадах единиц создают живые существа, но иногда им хочется какое–нибудь человеческое лицо сотворить в единственном, неповторимом экземпляре.

 - А вы не заблуждаетесь? — возразил Варрон. - Не дерзко ли такое утверждение? Если существует, допустим, человек с неповторимым лицом императора Нерона, то не существует ли также средство безошибочно распознать: может быть, все–таки человек этот - не подлинный император Нерон?

 И видя, что Теренций теряет спокойствие, он продолжал:

 - Может быть, нет такого средства?

 - Возможно, что есть, — нерешительно ответило «создание».